Читать книгу "Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина"

Впрочем, Рудольф не без удовольствия критиковал школу Эрика. «Это неправильно, не по-русски», — доказывал он Вруну, который терпеливо разъяснял, что датская школа не менее ценная, даже если она неизвестна Рудольфу. Эту выдающуюся школу создал Август Бурнонвиль, знаменитый в XIX веке танцовщик, хореограф и режиссер, разработавший полетную и воздушную технику, которая стала отличительной чертой последующих поколений датских танцовщиков. Его балеты легли в основу классического репертуара Королевского датского балета, а самым известным из них остается «Сильфида».

Рудольф слушал Эрика, но оставался при своем мнении: никакая школа не может сравниться с русской. Были и другие вопросы, на которые ему хотелось услышать ответ Бруна.

— Почему датский народ не проявляет к вам большего уважения? — спрашивал он Эрика, не понимая, почему датчане не поднимают вокруг Бруна такого же шума, как русские балетоманы вокруг своих любимых артистов.

— А чего вы от них ждете? Чтобы они ползали на четвереньках при моем появлении? — парировал в ответ Брун.

Однажды Эрик получил письмо из советского посольства в Копенгагене. Его выступление в России имело такой успех, что Госконцерт пригласил его на сезон в Большой театр, впервые удостоив подобной чести западного танцовщика. И теперь Брун решил, что пришло подтверждение ангажемента. Но, попросив Рудольфа перевести, с огорчением узнал, что Большой решил «отложить» приглашение, видимо, из-за его связи с «изменником».

Вскоре после этого случая Бруну пришло приглашение от бывшей звезды «Русского балета» Антона Долина, предлагавшего ему двухнедельный ангажемент в Лондоне вместе с Соней Аровой. Позвонив ей в Париж, Эрик попросил заказать ему номер на двоих, не упомянув имя Нуреева из опасения, что линия прослушивается.

Соня встретила их на Северном вокзале. Она мгновенно узнала компаньона Эрика, но не поняла причину ненавидящего взгляда, которым он окинул ее при знакомстве.

— Ты напомнила ему Марию, — объяснил чуть позже Эрик, посвятив ее в недавний разлад между ними.

Соня Арова, с ее большими и выразительными, по описанию Бруна, глазами, пухлым ртом, каштановыми волосами и смуглой кожей, действительно напоминала Толчиф. Впрочем, этим их сходство исчерпывалось, по крайней мере по мнению Эрика.

— Ты имеешь дело с совершенно другим человеком, — предупреждал он Рудольфа.

Но Рудольф отбросил осторожность по отношению к Аровой только тогда, когда убедился: она больше не имеет серьезных видов на Эрика. Балерина приняла как должное роман между Эриком и Рудольфом, чего явно не случилось бы, если бы Брун заявился в Париж с женщиной.

В Париже Арова, Нуреев и Брун вместе работали в классе и репетировали в студии, снятой неподалеку от площади Клиши. По-прежнему опасаясь слежки, Рудольф носил в кармане нож с выкидным лезвием. «За нами следят», — внезапно предупреждал он Бруна и Арову, старавшихся не отстать от него на ходу.

По вечерам они обедали в квартире Аровой на улице Леклюз, где Рудольф наслаждался болгарскими блюдами, приготовленными матерью Сони, и проявляемой ею заботой. «Мамушка», — называл он ее. Он все время думал о матери и часто пытался связаться с ней по телефону, хотя Соня не раз предупреждала: своим звонком он может навлечь на себя и на мать опасность.

— Да, знаю, — отвечал Нуреев, — но мне надо, чтобы она поняла: возвращение для меня будет смертью.

Говорят, Брун оказался самой сильной, страстной и мучительной любовью Нуреева. Не только потому, что был бисексуален и имел невесту, но и потому, что в конце концов эта связь стала тяготить Эрика. Немало этому способствовал взрывной, необузданный характер его молодого любовника, который всеми силами старался подчинить себе мягкого, деликатного датчанина.

Близкие друзья хорошо знали доброго по характеру Бруна с его несколько суховатым чувством юмора. Но один из них рассказывает, что тот мог в одну секунду преобразиться, становясь холодным и крайне враждебным, когда чувствовал, что кто-то подбирается к нему слишком близко.

«Алкоголизм был одним из мучительных секретов Эрика, — признает балерина Виолетт Верди. — В пьяном виде у него бывали приступы жестокости, он становился очень саркастичным, ему нравилось причинять боль».

А приступы жестокости бывали все чаще и чаще: по признанию товарищей по сцене, Рудольф во всем превзошел Эрика, который глубоко переживал по этому поводу и чувствовал себя обиженным. У многих сложилось впечатление, что Брун просто завидовал деньгам и славе Нуреева. Он испытывал настоящий стресс, зная, что его друг находится среди зрителей во время спектакля. Иногда у него начинались такие боли в животе, что Рудольфу приходилось заменять его на сцене.

Рудольф Нуреев и Эрик Брун

Болезненное самолюбие не давало Эрику покоя. Например, о совместном с Рудольфом ужине в знаменитом парижском «Максиме» он рассказывал так: «Конечно, в ту же минуту, как мы вошли, все узнали его, и никто не имел понятия, кто я такой».

Расстроенный постоянными разговорами о триумфах своего ученика, Эрик однажды сорвался, обвинив Рудольфа в том, что тот приехал из СССР на Запад только ради того, чтобы… уничтожить Бруна. Услышав это, Рудольф заплакал: «Как ты можешь быть таким жестоким?!»

Между тем он сам причинял Эрику незаслуженные обиды, и главной из них оставалась неразборчивость в его связях, воспринимаемая Вруном не иначе как предательство. Приятели вспоминали, что его «ужасал непомерный физический аппетит Рудольфа на любовников. Эрик был очень разборчивым, в принципе очень целомудренным и не мог смириться с аппетитами Рудольфа». Брун, устав от бесконечных гулянок Рудольфа, жаловался друзьям: «Я не могу быть с ним рядом, мы губим друг друга».

«А вот в личной жизни счастья не было. Его любовники были один корыстолюбивее другого, к тому же изменяли ему направо и налево. Нуреев переживал, расстраивался, искал утешения — ив конце концов заболел СПИДом», — беззастенчиво лгал читателям журнал «Огонек» в 1998 году. Впрочем, только ли о Рудольфе Нурееве он лгал?..

Друзьям Нуреев говорил, что навсегда связал бы свою жизнь с Эриком, если бы тот ему это позволил. На что Эрик отвечал: «Рудольф объявлял меня образцом свободы и независимости — я всегда делал то, что хотел. Ну а то, что происходило между нами в первые годы — взрывы, коллизии, — это не могло продолжаться долго. Если Рудольф хотел, чтобы все было иначе, что ж, мне очень жаль».

В скором времени их бурная связь окончательно угасла. К тому же Рудольф как-то узнал, что в Торонто, где его друг руководил Национальным балетом Канады, у Эрика завязался роман с одной из его учениц, которая в итоге родила от него дочь. На прощание Брун скажет, что Рудольф разрушает все, к чему притрагивается…

Но духовная связь между ними будет длиться до конца жизни, пережив все измены, конфликты и разлуки.