Читать книгу "Великие любовницы - Эльвира Ватала"

Арабская позиция происходит в лежачем положении пар и напоминает вытягивание ведром воды из колодца.

В заключение Невзаи резюмирует: «Сперма — вода жизни. Если будешь с ней бережно обращаться, всегда будешь получать любовные наслаждения. Не пускай ее в расход всякий раз, как почувствуешь на то охоту. Не будешь знать меры — будут болезни»[52].

Не только мусульмане, но и многие христиане считали, что здоровый ребенок может родиться только при редком посещении спальни супруги. Ну и казуистика, дорогой читатель! Часто с мужем не спи, зато, когда он будет у тебя в спальне, веди себя там с ним как проститутка и применяй все «двенадцать вывертов». А это название произошло от брошюры одной из французских куртизанок, которая описала в ней двенадцать положений тела для обольщения мужчин. Мы не знаем там, сколько «вывертов» применила Джейн Сеймур, но только — гремите фанфары и бейте барабаны — она — ЗА-БЕ-РЕ-МЕ-НЕ-ЛА!

Теперь ее будут как хрупкую драгоценную амфору, извлеченную из рудников тысячелетий, тщательно оберегать. От всего: от хождения по лестницам, не дай бог упадет и случится выкидыш, от сквознячка из неплотно закрытой двери, от долгого хождения по парку, устанет и о камень споткнется.

Лучше всего ей недвижимо лежать в постели куколкой бабочки и вынашивать в благой тиши свою гусеницу. Каждое желание Джейн беспрекословно и незамедлительно исполняется. Захотелось ей марципанов — армия поваров со всех ног мчится стряпать ей марципаны. Захотелось щеночка, придворные кидаются на его поиски, и вот уже десять их штук лежат перед ней. Захоти она жар-птицу или колечка со дна моря, Генрих VIII незамедлительно бы выслал за ними своего дурачка Иванушку. Это всеобщее угодничество, желание исполнять с готовностью любой ее каприз испугали и насторожили Джейн. Наконец-то в ее безмятежной головке что-то зашевелилось вроде беспокойства и испуга. Она начинает понимать всю ответственность возложенной на нее задачи. «О боже, а если родится девочка», — плачет она перед Марией, которая стала почти ее подружкой, а по возрасту они почти ровесницы. «О господи, пошли мне сына», — истово молится она по ночам, стоя на коленях в своей молельне. Неподалеку в своей спальне Генрих VIII словно повторяет ее слова: «О господи, пошли мне сына!» Всякое хождение в спальню супруги он прекратил. Какие тут могут быть собственные альковные удовольствия, если зарождается продолжатель династии? «Сына, сына, даешь сына!» — кричали кирпичные стены, ветер за окном, трескающие поленья во дворцовых каминах. И вот перед родами Джейн разрыдалась в дикой истерике: она боится родить девочку. Но родился сын! Бог услышал ее молитвы! Сын рождался очень трудно, долго, мучительно! Здоровье матери и ребенка были в опасности. На вопрос врачей, кого спасать, мать или ребенка, Генрих VIII без колебаний выразил желание спасать ребенка. Врачи спасли обоих. Но что значит спасли, если через несколько дней Джейн Сеймур умирает. Но не по вине врачей! Обрадованный Генрих, от радости чуть с ума не сошедший, объявляет великий праздник в своем государстве, великие крестины, на которых не присутствовать Джейн просто невозможно. Да и вообще, жена не должна портить великие торжества своим недомоганием. Подумаешь, какие-то там женские кровотечения и температура. Пройдет! Полумертвую Джейн на лектике[53]везут в костел присутствовать на крещении своего сына. У нее уже нет сил даже сидеть, но она крепится, слабо улыбается, старается скрыть свою смертельную болезнь, и только мертвенная бледность да черные пятна под глазами пророчат самое худшее. Через несколько дней она умирает, и случалось это двадцать четвертого октября 1537 года.

Плачет потихоньку в своей спальне несчастливый Генрих VIII. За что ему такие несчастья? Почему ему так не везет с женами? Какое проклятье бога над ним тяготеет? Эти мысли переплетались у него с приступами ярости, жестокости, когда сотнями вешались, сжигались и винные и невинные, когда решительные действия в управлении государством сменялись жалобными стонами от все больше и больше беспокоящей ноги, заглушаемой непомерными количествами алкоголя. Если в двух словах дать характеристику Генриху VIII того периода, то можно сказать: жрет, страдает и толстеет. Что вы сделали, Генрих VIII, со своей красотой и своим телом, которыми любезно наградил вас господь бог? Тело расплылось, щеки налились и обвислыми красными мешочками свисают, нос посинел, все лицо обрюзгло, а весь его облик все больше напоминает кожаный бурдюк с вином.

И вот в таком «прекрасном» виде он решает жениться в четвертый раз. Но где найти невесту, которая не побоялась бы ни топора, ни скорой смерти от чего-то там? Таких, оказывается, нет. Ни одна невеста Европы не желает быть женой английского короля Генриха VIII. Обратился за помощью к своему другу французскому королю Франциску I и со свойственным себе цинизмом и бесцеремонностью просит того прислать на смотрины трех дам: дочерей герцога де Гиза, благо они все на выданье. Но потом малость подумал и приписал, чтобы заодно французский король «прихватил» и свою дочь. Авось из четырех-то кандидаток он сумеет выбрать достойную на английский трон.

Французский король ответил: «Наших дам не следует путать с лошадьми, они не умеют выступать на отборочных состязаниях»[54].

Кинулся к Марии де Гиз — предложение не принято. Она предпочла убогого короля Шотландии, чем его богатого английского дядю. Другая княжна Милана Кристина без обиняков сказала, что у нее только одна голова на плечах и она ей дорога.

Генрих VIII искренне возмущен. Парадокс, конечно, дорогой читатель, такой могущественный король, а невесты от него как от чумного бегут. Министрам был дан приказ: ехать на запад и искать невесту, да чтобы «была молодая и красивая», — напутствует Генрих VIII. Ну, конечно, нашли такую: молодую и красивую, и портрет ее перед Генрихом выставляют. Он, как глянул на портрет, обомлел от восторга: ну что за красавица! Он потом этому самому Кромвелю за недостойную мистификацию портрета голову оттяпает, ибо невеста оказалась «фламандской кобылой», и мы, дорогой читатель, не виноваты в сием эпитете — это Генрих VIII так назвал, не сдержавшись от возмущения и вслух при всех придворных о невесте так вот выразившийся: «Что это вы мне за фламандскую кобылу прислали?» Ну, конечно, с такой кобылой спать ему не больно охота, и напрасно министры каждое утро осведомляются, было ли испробовано супружество. «Нет», — лаконично отвечает Генрих VIII, ибо плоская грудь Анны Клевской, ее рост гренадера, большие руки, толстый нос, да и вообще не вызывают у него никакого желания к любовным утехам. И вот по прошествии очень короткого времени к Анне Клевской приходят министры и сообщают ей «пренеприятное известие» — король решил с ней развестись. Она в обморок, ибо такой коварности от супруга никак не ожидала. Она почему-то посчитала, что все «о’кей» и в «неиспробованном» супружестве можно сохранить звание королевы. Ну ей, конечно, суть дела объяснили: добровольно отказаться от брака с королем, а за это она получит очень хорошую пенсию, Ричмондский дворец, где еще недавно внебрачный сыночек короля обитал, полную прислугу и хороший стол. Она подумала, подумала и согласилась: ну чего ей там в свою бедную Фландрию возвращаться, в зависимое положение от братца попадать, если во Франции у нее полное раздолье и пансион хороший. Словом, без лишнего шума и огорчения она удалилась в свой дворец.