Читать книгу "Слуховая трубка - Леонора Каррингтон"

— На помощь! Я узница в башне. — Последовало недолгое молчание, а затем Кристабель, чтобы исключить всякие обсуждения, достала из-под шали маленький тамтам и стала в него ритмично бить. Мы в такт закивали, затем стали притоптывать. Вскоре мы уже приплясывали вокруг пруда, размахивали руками и вообще вели себя очень странно. Но в тот момент не находили в нашем удивительном танце ничего чудного. Никто не ощущал усталости. И даже Вероника Адамс, которой было за девяносто, прыгала так же радостно, как остальные. Никогда я не испытывала такого удовольствия от ритмичного танца, даже в те дни, когда кружила в фокстроте в объятиях какого-нибудь годящегося мне в женихи молодого человека. Нас вдохновляла какая-то волшебная сила, наполнявшая энергией наши дряхлые остовы.

Кристабель запела в ритме ударов по тамтаму:

Белзи-Ра, приди, Геката,

Барабана звук услышь.

Инкала Иктум к экватору

Птицей быстрой полетишь.

А с экватора на полюс

Эпталум в земле ползет,

Прорывает путь, как крот,

Зам Поллум, в огнях сиянья

Радость мощи дарованья

Дай нам вволю всем испить,

Диких пчел полет узрить.

А потом под барабан

Молим вместе: Поллум Зам,

Приведи своей десницей

К нам Тартарскую Царицу.

Песня повторялась снова и снова, пока над круглым прудом не сгустилось облако, и тогда мы все в унисон закричали: «Зам Поллум! Аве, аве, Царица всех пчел!»

Облако обрело форму гигантского шмеля величиной с овцу. На нем была высокая железная корона, усыпанная кристаллами, звездами преисподней.

Возможно, это была коллективная галлюцинация, хотя мне так никто и не сумел объяснить, что такое коллективная галлюцинация. Чудовищная Царица пчел медленно кружила над водой и с такой скоростью взмахивала хрустальными крыльями, что они излучали бледный свет. Когда она посмотрела на меня, я невольно поежилась, увидев странное сходство между ней и аббатисой. И тут она закрыла большой, с чайную чашку, глаз и подмигнула мне. После чего не спеша растворилась, начиная с волосатого жала и кончая кончиками закрученных усиков. В воздухе остался восхитительный запах дикого меда.

По какой-то необъяснимой причине никто не услышал шума нашего действа, и мы, избежав наказания, разошлись по домам, спокойно улеглись в постели и спали долго, без сновидений. Но, прежде чем мы расстались, Кристабель назначила новую встречу — в полночь через три дня.

По общему молчаливому согласию мы не стали обсуждать явление Зам Поллум, Верховной царицы пчел. Но были полны мужества и решимости добиться нашей цели.

Конечно, было нелегко сидеть за столом и не съесть даже крошки хлеба. Под все более подозрительными взглядами доктора Гэмбита приходилось все сильнее мобилизовать волю. Нелегко было противиться и голоду, ведь два печенья в день — не слишком питательный рацион. Доктор Гэмбит ежедневно обращался к нам с наставлениями — и все без толку. Мы оставались непоколебимы.

Миссис Гэмбит не уставала, мучительно улыбаясь, отпускать едкие замечания. Никто из нас не разговаривал ни с Наташей, ни с миссис ван Тохт, и я со временем заметила, как они сильно осунулись. Держались постоянно вместе и появлялись из самых неожиданных мест, видимо, надеясь подслушать, о чем мы говорим. Но мы не теряли бдительности, и даже Анна Верц стала говорить вполголоса, короткими предложениями.

Еще одно обстоятельство осложняло нашу забастовку: внезапно похолодало и по утрам на ягодах боярышника в саду поблескивал иней. Удивительное дело для страны, расположенной ниже тропика Рака. К полудню иней таял на солнце, но дни становились холоднее, и наше печальное положение все больше усугублялось. Ни у кого из нас не было меховых пальто, и мы дрожали, завернувшись в одеяла. Но, несмотря на невзгоды, сияющий белизной мороз наполнял мое сердце странной радостью, и я вспоминала о Лапландии.

Несмотря на усилия миссис Гэмбит привлечь нас к работе, мы забросили все утренние дела. Раз ничего не ели, то и не обязаны были ей помогать. Появилось много времени — гулять, мечтать, иногда и думать. Я часто размышляла о предсказании в печенье. И чем больше ломала над ним голову, тем все настойчивее звучали в моей голове загадочные слова: «На помощь! Я узница в башне».

Я всегда подозревала, что в башне кто-то живет, но понятия не имела кто.

И вот однажды, собирая ветки, чтобы развести огонь, я встретила Кристабель. Приходилось разжигать костры, чтобы не замерзнуть за завтраком. Я воспользовалась случаем — вернула историю аббатисы и задала несколько вопросов. Как, например, портрет доньи Розалинды оказался в Америке?

— Это произошло во время гражданской войны в Испании, — ответила Кристабель. — Испанский беженец дон Альварес Круз де ла Сельва привез его сюда, когда спасался от фашистов. Он, видимо, был потомком доньи Розалинды. Прожил здесь несколько лет, а когда умер, дом перешел к Гэмбитам.

— Они его купили или сняли в аренду? — спросила я.

— Сняли у Альберто де ла Сельвы, сына первого владельца. Сейчас он содержит в городе продуктовый магазин.

— И башню тоже сняли? — неожиданно спросила я и заметила, что Кристабель, прежде чем ответить, на секунду замялась.

— Башней Гэмбиты никогда не пользовались. В половину ее помещений вообще невозможно попасть, поскольку ведущая наверх лестница замурована, оставлено только зарешеченное оконце в стене для вентиляции.

— Кристабель, — повернулась я к ней, — кто живет в башне?

— Я не вправе вам объяснять, — ответила она. — Вы должны узнать сами. Чтобы войти туда, надо отгадать три загадки. Вот первая:

Белые шапки ношу на темени и на хвосте,

Круглый год не снимая, будь я хоть где.

На толстый живот жаркий пояс надет,

Кручусь все вокруг, а ног вот и нет.

Вторая связана с первой, и вот как она звучит:

Смотрю без звука, как ты кружишься вокруг,

Застыв, наблюдаю, но вот ты вдруг

Кренишься больше, чем нужно,

И шапки в пояс превращаются дружно.

Возникают новые шапки, а старые тают.

Ты кружишься без ног, но кажешься хромоногой.

Я замерла на месте, но кажусь в движении.

Как меня зовут, подумай немного?

Отгадаешь первую загадку, должна отгадать и вторую. Третья посложнее, но тоже связана с двумя предыдущими. Вот она:

Пока одна кружится, другая сидит, никуда не бродит.

Сколько шапки ни меняй, они все идеально подходят.

Раз в жизни горы я взмываю ввысь, словно птица,

Хотя птицей мне было не суждено родиться.

Когда тебе новые шапки даны, стены рушатся у моей тюрьмы.

И те, кто вчера еще спал, будут следить, как я опять над их землей пролетаю.

Кто моя мать? И как меня звать?