Читать книгу "Лесная легенда - Александр Бушков"

— Ребят моих накормишь? Выехали с рассветом, позавтракать не успели. А у тебя, я отсюда вижу, кухня еще дымит…

Невозможно было определить по тону, в каком он настроении, — но с ним всегда так… Я повернулся к сидевшим в машине:

— Бойцы, ступайте во-он туда и скажите, что и распорядился. Товарищ полковник, может, и вы…

— Потом, — отмахнулся он. — Есть у тебя местечко, где мы могли бы побеседовать с глазу на глаз? Вот и отлично. Веди.

Я прямиком повел его к своей палатке, прекрасно знал, что она пуста: Ружицкий, прихватив верного Санчо Пансу, уехал в деревню по каким-то своим делам, предупредив, что вернется поздно, может, даже к завтрашнему утру. Походило на то, что и у него что-то резко сдвинулось с мертвой точки.

Полковник, с сомнением покосившись на хлипкий раскладной стульчик, — скорее уж табуреточку, не по его комплекции сделанную, — присел на мою раскладушку. Выглядел он, как всегда, внушительно: метр восемьдесят, сложение соответствующее, холодные серые глаза, лобастый, голова брита наголо, если широко улыбнется во весь рот, видно, что добрая половина зубов справа, и в верхней, и в нижней челюсти — сплошные стальные фиксы. Еще до войны, на дальневосточной границе, замешкался однажды на пару секунд, и ему прилетело по зубам прикладом карабина. Хорошо еще, успел уклониться — приклад с самого начала в висок шел…

Молчание подзатянулось, но я, понятно, дисциплинированно молчал — а он меня разглядывал с непонятным выражением лица.

У нас его серьезно уважали — правильный был начальник. Любимчиков не заводил, наушников не терпел (штатные осведомители — это другое), заслуги подчиненных, в отличие от некоторых, себе не приписывал, в полном соответствии с фамилией — случаются же совпадения! — бывал не просто крут, лют, но никогда не лютовал понапрасну. Все у него разложено по полочкам: заслужил — поощрит так или иначе, за мелкую провинность или упущение по службе пропесочит так, что иные от него после разноса выходили с мокрой от пота на спине гимнастеркой, а уж за серьезные мог устроить так, чтобы небо с овчинку показалось. В отличие от некоторых других, под чьим началом мне приходилось служить, с ним служилось, в общем, легко. Он никогда таких вещей вслух не высказывал, но я по некоторым признакам давно понял, что числюсь у него на хорошем счету, а это тоже весьма немаловажно на военной службе.

— Ну что? — спросил он наконец с ухмылочкой. — Дожился? Доспекулировался керосином и сольцой?

Я молчал. Началом разноса это никак не могло оказаться — ни за что не стал бы он устраивать разнос из-за нашей мелкой торговлишки, которую сам же и санкционировал. Опять-таки в отличие от иных начальников, которые в сложной ситуации порой открещиваются от данных устно распоряжений…

— Радистки у него пропадают… Средь бела дня и в безопасных местах… — продолжал он чуть сварливо.

Воспользовавшись паузой, я сказал:

— Товарищ полковник, вот, кстати, о радиоигре…

Он ухмыльнулся во все свои фиксы:

— Переключить меня хочешь? Ну ладно, можно, только ненадолго. С функельшпилем, тьфу-тьфу-тьфу, все идет, как по маслу, и разговаривать о нем особенно нечего. Есть, правда, новости, которые тебе по отведенной роли положено знать. Прогалину, полностью отвечающую требованиям «заказчика», ребята Петренко отыскали еще вчера. Размеры даже чуть побольше нужных, нет ни поваленных стволов, ни пней, ни рытвин. Хоть пляши. Вот, посмотри.

Он достал из планшетки две карты и сунул мне. На одной, крупномасштабной (польское военное ведомство), нужное место было обозначено лишь маленьким красным крестиком. Зато на второй (совершенно такой же «двухверстке» повятового лесничества, что у меня и комбата, только места другие) прогалина выделялась четко среди обозначавших лес значков и для наглядности была обведена синим карандашом.

— Вот так, — сказал полковник. — Решено, там решено, — ткнул он в потолок пальцем, — не спешить, не передавать координаты сразу, несколько дней подержать немцев в напряжении, пусть сучат ножонками от нетерпения, как мы столько дней сучили. Дело, конечно, не в мелкой мести — кто бы в серьезных играх таким детством заморачивался? Тут другое. Они считают — и я с ними полностью согласен — что излишняя поспешность может абвер насторожить. Отыскать за сутки требуемую площадку для группы окруженцев не вполне и реально — в конце концов, тот лесной массив им плохо знаком, да и поиски надо вести с большой оглядкой, в любой момент можно наткнуться на наших. Одним словом, неделю тянуть не будем, но дней несколько выждем. После того, как немцам понадобилась площадка, учитывая, что за это время возле объекта «Хутор» так и не появился их высмотрень, — есть все основания полагать, что немцы клюнули, и выброска будет. Карты я оставлю тебе, изучишь как следует, потому что брать их тебе придется — ты чуть ли не с самого начала в игре, к чему расширять круг посвященных… вот, кстати, — продолжал он с прищуром: — Как полагаешь, парашютисты это будут, или планер?

Не особенно и раздумывая, я ответил:

— Полагаю, все-таки планер. Для парашютистов больше подошла бы площадка, близкая контурами к квадрату или кругу. А здесь — ярко выраженный овал, пусть и не вполне правильный. Длина относится к ширине примерно как пять к одному. Это больше подходит для планера.

— Вот именно, — кивнул он. — И большинство планировщиков, в том числе столичных, того же мнения. Видимо, решили, чтобы два раза не ездить, прихватить еще и полезного багажа, — он сменил тон. — На этом все с радиоигрой. Поговорим о твоем ЧП, то есть пропавшей без вести радистке. В других обстоятельствах меня бы вполне устроил твой доклад Ульяшову — подробно, четко, обстоятельно.

Но не в обстоятельствах нынешних. Объясни-ка ты мне, сокол ясный, почему намеренно утаил часть имевшейся у тебя информации? Я имею в виду всю ту историю с лесным чертом, ворующим девушек, и прочей чертовщиной?

— Потому что это и есть чертовщина, — сказал я. — В которую верить как-то и не полагается.

— Крутишь, сокол, — сказал он. — Уж тебе ли не знать, что есть еще и категория «слухи, циркулирующие по поводу случившегося». Что их, слухи эти, тоже полагается освещать все. А ты утаил. И в лагере у тебя ползут мистические разговорчики, и кое-кто из твоей группы треплется в корчме о лесном черте…

— Мои люди не трепались, — сказал я.

Да знаю я, что трепался тот капрал, — сказал полковник. — Так что с этой стороны к тебе претензий нет, пусть поляки сами разбираются… хотя крепко сомневаюсь, что станут. Религия у них веры в чертовщину не исключает, наоборот. Вон, сколько у них в Войске Польском ксендзов — что ж, коли есть указание уважать чувства верующих католиков… Ладно, пусть капрал… Все равно ты обязан был и его болтовню отразить. А ты этого не сделал, — он чуть наклонился вперед, впился в меня взглядом: — Уж не привиделось ли тебе самому что-нибудь… эдакое? А? Если так, выкладывай как на духу. У нас сейчас идет «неофициальная часть», так что можешь смело. Ну?

Здесь и в самом деле не было никакого подвоха, никакой ловушки. Это у него было в обычае — частенько устраивать сначала «неофициальную часть», когда обсуждались самые дурацкие, нереальные, даже чуть сумасшедшие версии, идеи и гипотезы. И лишь потом, отсеяв, как решетом, все лишнее, начинали уже сугубо официальное обсуждение.