Читать книгу "Браслет певицы - У. Уилер"

Она выпрямилась, на губах баронессы осталась робкая, благодарная улыбка, и, увидев её, Ива улыбнулась в ответ и быстро вышла из гостиной.

Проходя по холлу, она заметила, что под лилиями больше нет карточек – видимо, кто-то из Фицгилбертов, скорее всего – Руперт, взявший на себя роль старшего в семье, забрал их для сортировки и отправления благодарственных ответов.

Ива вышла из дома, огляделась, посмотрела на живые изгороди, пересекавшие садик перед домом, на небольшой розарий, прилепившийся к готической угловой башне. Всё было исполнено такой тихой печали и осторожной, не выставляемой напоказ, скорби, словно и дом, и сад горевали вместе со своими обитателями. Тишина неожиданно была нарушена звуком мотора, ворота парка открылись, и по дорожке, шурша мелким гравием, прокатил роскошный авто. Вид его нарушал всю прелесть картины, в нём было что-то неприятное, тревожное, и Ива помедлила на крыльце, чтобы посмотреть – кто прибыл к дому с таким шумом. Мотор остановился почти у самого крыльца, открылась чёрная дверца, появился лакированный чёрный ботинок, затем – зонт, котелок: из салона чинно, неспешно появился барон фон Мюкк.

Он поправил костюм, затем поднял глаза и увидел Иву, всё ещё стоявшую на крыльце. Фон Мюкк поклонился, неспешно поднялся на несколько ступеней портала и остановился поприветствовать её.

– Добрый день, мисс Ива. Вы наносили визит баронессе Фицгилберт? Вероятно, бедняжка нуждается в поддержке, – фон Мюкк говорил отрывисто, без особой любезности, но с безукоризненной манерой.

– Увы, барон. Мадам Фицгилберт не принимает. Очень слаба. Я оставила карточку, – равнодушно солгала Ива, подавая барону руку.

– Какая жалость. Я не смог быть на церемонии, хотел засвидетельствовать… что же, пожалуй, я тоже оставлю карточку, – фон Мюкк лгал также без колебаний и душевного усилия.

Он позволил мисс Иве спуститься по ступеням, провожая её поклоном и приподняв котелок. Холодок тревоги, острый осколок предчувствия, застыл у ее сердца, она прошла, оглянулась, и встретила льдистый голубой взгляд барона.

– Мисс Ива, говорят, моя жена заходила к вам на днях? – спросил он неожиданно.

– Да. Она заходила. Знаете ли, она очень волнуется. Ей кажется, что она теряет голос.

– Вот как? Я покажу её хорошему врачу. Мне жаль, что она отняла у вас драгоценное время. Ей следовало рассказать о своих проблемах мне.

– Вероятно, она не хотела причинить вам беспокойства, барон, – вежливо ответила Ива.

– Вероятно, – ответил фон Мюкк, ещё раз коснулся полей своего котелка и решительно позвонил в дверь.

* * *

Беспокойство не покинуло Иву даже тогда, когда она вошла в свой дом на Глостер-плейс. Она просто не могла найти себе места.

Самым благоразумным будет выйти и немного прогуляться, пользуясь последними тёплыми днями октября.

Ива вышла из дома, и медленно, наслаждаясь ласковым осенним солнцем, направилась к площади Портман. По Глостер-плейс неспешно прогуливались люди, по мостовой катили редкие экипажи, Дэниелс – хозяин цветочной лавки – вынес небольшой лоток на улицу, и от прилавка восхитительно, болезненно-печально пахло хризантемами. Девица Нилс стояла у лотка в белом переднике и время от времени мелодичным голосом повторяла, как молитву, названия тех цветов, что благоухали перед ней в корзинах и вёдрах. Картина была столь умиротворяющей, что Ива на минуту остановилась, чтобы насладиться ею, и ей даже показалось, что – да, всё это не реально, а лишь умелой, уверенной кистью написано на холсте. Только запах невозможно переложить на холст, только этот странный запах, который показался Иве вдруг неожиданно слишком горьким. Что-то несомненно тревожное было в этом аромате, который преследовал её даже тогда, когда лоток остался далеко позади, и ветер на площади должен был развеять его.

Ива напомнила себе, что давно не бывала в оранжереях Хрустального Дворца, и решила прямо сейчас взять кэб на площади и проехаться туда: место было людное, там ничто не могло угрожать ей, а цветы, нарядная публика, музыка в парке – всё это должно было отвлечь её от беспокойства.

Она уже видела впереди ожидающие на стоянке экипажи, но всё ещё стояла, чутко прислушиваясь к тому, что происходило вокруг: да, несомненно, вокруг что-то происходило, что-то смутное, опасное, и Ива вдруг с тревогой оглянулась – она смотрела в сторону, откуда пришла, в сторону цветочной лавки и своего дома. Но улица была безмятежна, какая-то дама покупала цветы у лотка, очень много цветов, целую корзину…

Ива медленно супила на брусчатку проезжей части, чтобы перейти к стоянке кэбов, но неожиданно со стороны Оксфорд-стрит выскочил и понесся по Глостер авто с поднятым верхом, стремительно приближаясь, распугивая лошадей, не сигналя всполошившимся пешеходам. Через какие-то мгновения машина вылетела на площадь, вдруг завиляла, кинулась к тротуару, словно понёсшая лошадь, – сперва на сторону площади, а потом – резко, с визгом – в другую сторону, и Ива вдруг увидела прямо перед собой сияющее солнце, отразившееся в хроме радиатора и в огромных очках водителя. Потом – тошнотворный запах хризантем, удар и более ничего.

Кэбмены с криками бросились через улицу к упавшей, несколько прохожих остановились и тоже закричали; побежал, надрывно свистя, полисмен, дежуривший у стоянки. «Врача! Врача!», «Разойтись!», «Ах, боже мой, кровь!» – доносилось из толпы, мигом образовавшейся вокруг упавшего тела.

– Это леди из вон того дома, – это подбежала девушка от цветочного лотка, – позвольте, я покажу. Ох, бедняжка! От этих авто одни неприятности!

Скоро подъехала карета скорой помощи; врач, склонившись над телом, с сомнением покачал головой, подозвал санитаров и стал с сожалением наблюдать за тем, как молодую женщину укладывали на носилки.

– Плохо дело. Она без сознания, – объяснил он полисмену, также наблюдавшему за мероприятиями, – а удар был такой силы, словно на неё поезд наехал. Будем надеяться на лучшее, но хорошо бы сообщить родственникам.

Глава 14. Палящее солнце Сакчагёзю

Солнце стояло высоко над холмом Джоба-Хююк, выбеливая его глинистые склоны до режущего глаз сияния. Под солнцем медленно, широко распластавшись в воздухе, парил коршун, время от времени оглашая иссушенную землю звонким криком.

Ива сидела на краю глубокой ямы, её ноги в лёгких сандалиях соскальзывали, звонко осыпая песок во влажную темноту шурфа, льняное платье казалось ослепительно-белым, и на нём каплями крови горели красные камни бус, во много рядов надетых на тонкую шею, и спускавшихся на грудь. Голова и плечи её были покрыты большим цветастым платком, повязанным на местный манер.

Глубоко в яме Гай Флитгейл усердно работал совком. Скребущий звук из-под земли затих, из ямы показалась голова Флитгейла в мятой шляпе, затем он грязными, сильно избитыми руками опёрся о край ямы и с трудом вытащил своё тело из узкой, глубокой щели в холме. Он сел на краю ямы, рядом с Ивой, и вынул из кармана какую-то грязную щепку и малярную кисточку. Пару раз прикоснувшись кистью к своей находке, он впился в неё глазами, потом немного ошалевшим, подслеповатым, из темноты – на свет, взглядом обвёл далёкий, плывущий в мареве, горизонт, и тихо сказал: