Читать книгу "Гапон - Валерий Шубинский"

Мемуаристы, описывающие конфликт между Финкелем и Гапоном, противоречат друг другу. Восстановить его с точностью до дня невозможно. Но то, что конфликт был, — несомненно. В какой-то момент Финкель прекратил лекции, и Гапон искал, кем его заменить. Именно с этим связано приглашение Стечькина и переговоры (ни к чему не приведшие) с журналистом А. Филипповым.

Сам Гапон пытался как-то нейтрализовать агитацию Финкеля. Если во время его выступления он промолчал, то потом, разговаривая с рабочими, уже не стеснялся в выражениях. Он говорил им, что интеллигенты вроде Финкеля хотят использовать рабочих в своих целях, «а после и сядут на нашу шею и на мужика; он уверял, что это будет хуже самодержавия». Не обходилось дело и без антисемитских выпадов. Причем отец Георгий не просто использовал предрассудки рабочих — нет, это шло от души. В разговоре с Филипповым Гапон «проявил столько ненависти к еврейству и его способностям все захватить и использовать», что последний принял самого Гапона (смуглого и горбоносого южанина) за комплексующего выкреста-самоненавистника.

Этой темы нам придется коснуться чуть подробнее: дальше это будет важно. По словам И. И. Павлова, «на еврейский вопрос Гапон смотрел… так, как подобает современному человеку и в особенности социалисту, но… лишь в теории, — а на практике он евреев не любил». Подобная раздвоенность не была невидалью среди интеллигентов той поры. Если учесть, что Гапон был уроженцем Украины, где национальные и религиозные отношения всегда были обострены, что он происходил из крестьян и получил духовное образование, удивляться тут тем более нечему. Когда отец Георгий защищал на улице старика-еврея от полицейского, когда он устанавливал контакты с Бундом или приглашал в качестве лектора того же Финкеля, он действовал в соответствии со своими взглядами «современного человека и социалиста». Но в иные моменты (особенно если дело доходило до серьезного спора или соперничества) взыгрывало ретивое, пробуждались давние, из детства идущие предубеждения.

Впрочем, на сей раз всплеск был недолгим. Конфликт носил отнюдь не национальный характер. Речь шла о взаимоотношениях с революционной и леволиберальной интеллигенцией. Год спустя Георгий Аполлонович, много за это время навидавшийся, несколько раз менявший свое политическое лицо, так говорил своему приятелю А. Грибовскому: «Для них рабочий служит как пушечное мясо для их целей… Им всем хотелось бы подымать и опускать рабочую массу по своему усмотрению…» Вряд ли сам герой 9 января имел право на подобные упреки. Но объективно доля истины в его словах была.

Финкель и его сподвижники относились к рабочим примерно так же, как декабристы — к солдатам, которых они вывели на Сенатскую площадь и которые считали, что Конституция — имя жены законного царя Константина. Да, интеллигенты-социалисты искренне желали трудящемуся человеку добра и искренне верили, что только низвержение самодержавия обеспечит социальную гармонию. Так ведь и декабристы желали солдатам добра: их программа включала сокращение срока службы, отмену телесных наказаний. Ради своих идеалов и декабристы, и многие интеллигенты начала XX века не колеблясь шли на каторгу и в ссылку. И — считали себя вправе подвергать опасности других людей, темных, зачастую плохо понимающих, что такое «конституция», «неприкосновенность личности» и «свобода собраний», использовать их, жертвовать их сиюминутными интересами. Во имя их же, этих людей, будущего блага…

Примечательно, что такого рода «декабристский» взгляд на полуграмотную пролетарскую массу присущ был и передовым рабочим вроде Карелиных. А Гапон? Гапон до поры до времени пытался этому противостоять. Но — ненадолго его хватило.

Впрочем, будем справедливы: с конца декабря он оказывается в очень сложной ситуации. С каждым днем — все более сложной.

СОРВАТЬ СТАВКУ

Сергунин, Субботин, Уколов и Федоров — кто помнит эти фамилии ныне?

Мастер Тетявкин — кому что-то говорит его имя?

А между тем этим малозначительным людям суждено было сыграть огромную историческую роль. Можно сказать, что их столкновение стало поводом к первой русской революции, как похищение Елены Парисом — поводом к Троянской войне.

Конечно, все случайное не случайно. Члены гапоновской организации были убеждены, что мастер не просто так уволил в течение декабря четырех их товарищей-путиловцев. (Или двух уволил, а двум пригрозил увольнением — толковали по-разному.) Ходили слухи о специальных собраниях работодателей, сговаривавшихся о жестких мерах против гапоновцев.

О том, что произошло на самом деле, известно из репортажей Стечькина-Строева в «Русской газете» от 30 декабря 1904-го (12 января 1905-го) и от 3(16) января 1905 года.

Строго говоря, по инициативе мастера Тетявкина уволен был всего один рабочий — Сергунин. Это был старый путиловец, 13 лет прослуживший на заводе, в том числе 11 — в лесообработочной мастерской. Долгое время он был старшим контролером, принимавшим готовую продукцию. Потом работал на строгальном станке, причем работал, по сведениям Строева, хорошо, почти в два раза превышая норму. А по версии дирекции завода Сергунин, напротив, работал на строгальном станке «крайне медленно»[24], был поэтому переведен на ленточную пилу, но и там давал «крайне малый выход колесных косяков» — 120–125 в день при норме 300. За что и был уволен.

С другими рабочими дело обстояло так. Федорова не уволили, но предупредили об увольнении с января. Уколов прогулял полдня, был представлен к увольнению, но тоже еще не уволен. Наконец, с Субботиным всё и вовсе странно: 18 декабря, в субботу, он спросил у старшего рабочего, у которого он состоял в подручных, выходить ли ему на завод в воскресенье. Тот ответил отрицательно. Понедельник Субботин тоже пропустил — по нездоровью. Во вторник 21-го мастер набросился на него за прогул двух дней, грозил увольнением и, между прочим, сказал: «Идите в свое „Собрание“, оно вас поддержит и прокормит». В конце концов он направил рабочего за справкой о болезни к врачу. Тот в справке отказал (хотя в понедельник Субботин обращался к нему за лекарством). Обиженный Субботин совсем перестал ходить на завод, за что и был 30 декабря окончательно уволен.

В общем, зауряднейшие трудовые конфликты. Но почему-то все они происходили в одном цеху и почему-то в них оказались вовлечены именно члены «Собрания»… Похоже, что Гапона дразнили. Может быть, намеренно, а может, и нет. Во всяком случае, проводилась определенная политика: гапоновцам — всякое лыко в строку. Никакого снисхождения. А тем временем, с одной стороны, разворачивало свою деятельность ушаковское «Общество», с другой — Финкель начал свою пропаганду, Карелины, Варнашёв и примкнувший к ним Петров рвались в бой…