Читать книгу "Четвертый под подозрением - Хьелль Ола Даль"

— И что же дальше?

— Его поймали. И осудили на три года.

Две машины на круговом перекрестке создали затор. Кто-то нажал на клаксон. Наконец пробка начала рассасываться. Водитель одной машины погрозил другому кулаком. Вскоре перекресток опустел.

Фрёлик сказал:

— Раз тогда шантажиста арестовали, значит, Нарвесен обратился за помощью в полицию. Почему же сейчас он так не поступил?

— Не знаю. И зачем ему понадобилось снимать со своего счета пять миллионов?

— Понятия не имею. Но, если Нарвесен такой умник и его дела на бирже идут так хорошо, как ты говоришь, он наверняка отлично осведомлен о разных способах отмывания денег. Например, он мог воспользоваться для своих целей другим счетом, — скажем, счетом какого-нибудь доверенного адвоката… А пять миллионов снял с самыми честными намерениями… или очень торопился.

— Последняя версия мне нравится больше, — заметил Гунарстранна. — Особенно если учесть, в какой день Нарвесен снял деньги.

— Что думает Сёрли?

— Сёрли считает Нарвесена белым и пушистым, безгрешным, как новорожденный младенец. По-моему, он говорит искренне. Но я еще не встречал ни одного совершенно безгрешного богача. Мне кажется, возможно все. Может быть, Нарвесен когда-нибудь позировал для порнографических снимков в одних плавках и с яблоком во рту.

— Такие вещи в наше время никого уже не шокируют.

— Может, он любит маленьких мальчиков и его засек частный детектив, нанятый его бывшей женой?

— В то время, когда я имел с ним дело, он не был женат, — возразил Фрёлик. — По-моему, он интересуется женщинами. Независимо от того, женат он или нет, в наши дни нет недостатка в одиночках, которые все свободное время трахаются друг с другом и пьют шампанское. В «Дагенс Нериннслив» полно объявлений о знакомстве «без обязательств»… Нет, секс — слишком старомодно. Я бы предположил какую-нибудь финансовую махинацию.

— Трудность в том, — сказал Гунарстранна, — что Нарвесен выдает себя за честного человека. Насколько мне известно, многие считают его образцовым бизнесменом. В том числе и на фондовой бирже Осло.

— Что касается честности на фондовой бирже Осло, о ней и речи быть не может! И кому об этом знать, как не Сёрли!

— Да, но в данном случае имеется в виду лишь то, что Нарвесен не выходит за рамки закона. И даже не приближается к этим рамкам. С другой стороны, когда человек снимает со счета такую крупную сумму, предположить можно все что угодно.

— А может, похищение? — спросил Фрёлик.

— У него нет ни детей, ни ценных скаковых лошадей, ни призовых охотничьих собак. И все-таки я рассчитываю на то, что Сёрли пошлет Нарвесену официальный запрос. Посмотрим, что он ответит!

Закончив разговор, Франк Фрёлик уставился в пространство. Он думал о Нарвесене и о должностных инструкциях. О Сёрли и об официальных запросах. «Идут минуты… — с раздражением думал он. — Tempus fugit… Время летит… Все вроде как действуют, но ничего не происходит!» Он посмотрел на настенные часы. Скоро час дня. У офисных служащих начинается обеденный перерыв. Хотя дело о краже со взломом было давно, в 1998 году, он хорошо запомнил кое-что. Один раз он беседовал с потерпевшим именно в обеденный перерыв, в кафе «Театр», где за биржевым маклером был зарезервирован постоянный столик.

Обед. Кафе «Театр». И время как раз совпадает!

Фрёлик действовал наугад. Но что еще мог он предпринять? Он доехал на метро до станции «Национальный театр». Поднялся наверх, перешел Стортингсгата и бросил взгляд на окна кафе «Театр». Там обедали завсегдатаи, поглощенные друг другом или самими собой. Повернув на Клингенберггата, он снова посмотрел в окно и увидел Нарвесена за тем же столиком, где они беседовали много лет назад. Он, как всегда, сидел один и пил кофе — значит, скоро выйдет.

Фрёлик снова посмотрел на часы. Без четверти два. Он обошел квартал и встал в очередь на трамвайной остановке у Национального театра, напротив входа в кафе «Театр». Пахло снегом. Ветер разносил по улицам крошечные сухие снежинки; падая, они, как пыль, оседали на плечах и на рукавах прохожих. Вскоре Фрёлик заметил за стеклами кафе каштановую шевелюру Нарвесена. Ровно в два часа Нарвесен поднялся и, улыбнувшись официантке, вышел из-за стола. «Старый клиент, хорошие чаевые…» Франк Фрёлик дождался, пока Нарвесен вышел из зала и направился в гардероб. Он быстро перебежал площадь и, когда Нарвесен в зимнем пальто вышел на улицу, шагнул ему навстречу со словами:

— Подумать только! Здравствуйте! Рад новой встрече! Давненько мы с вами не виделись!

Он с энтузиазмом потряс руку, которую машинально протянул ему Нарвесен.

— Мы знакомы? — Нарвесен был изумлен. Он стоял в зимнем пальто, чуть наклонившись вперед, сжимая в левой руке перчатки, и напоминал Джона Кеннеди на фотографии. Его шевелюра покрылась крошечными снежинками.

— Я полицейский. Мы с вами встречались несколько лет назад по поводу ограбления вашего дома. Тогда у вас вынесли сейф.

Недоумение на лице Нарвесена сменилось раздражением:

— Деньги так и не нашли!

— Полмиллиона ерунда, — с улыбкой заметил Фрёлик. — По сравнению с пятью миллионами полмиллиона — ничто.

Нарвесен прищурился в ожидании.

— Неделю тому назад вы сняли со счета в «Нордеа банке» пять миллионов крон мелкими купюрами.

— Позвольте спросить, какое это имеет отношение к вам?

— Ко мне, может быть, и никакого, зато вашими операциями заинтересовался отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

Нарвесен смотрел на него в упор. Рука, державшая перчатки, сжалась в кулак. Потом он начал сбивать перчатками снежинки с плеча.

— Вы полицейский, — буркнул он. — Как ваша фамилия?

— Фрёлик.

— Верно, теперь припоминаю. Правда, в девяносто восьмом вы выглядели немного по-другому.

— У меня была борода.

— Вот именно, борода. Так вот, известно ли вам, что я человек состоятельный?

Озадаченный, Фрёлик кивнул и подумал: «Человек видит полицейского, который когда-то пытался найти полмиллиона крон, украденных из его дома, и говорит: „Так или иначе, я не пострадал“».

Инге Нарвесен шагнул вперед. Фрёлик последовал за ним. Нарвесен спросил:

— Скажите, что вы могли бы купить, скажем, на миллион восемьсот тысяч?

— Симпатичную квартирку в одном из пригородов — таком, где, к примеру, сейчас живу я.

— А что бы вы купили на восемь миллионов крон?

— Тут уже придется поломать голову…

Нарвесен покосился на Фрёлика и криво улыбнулся. Они свернули на улицу Руальда Амундсена и зашагали в сторону Клингенберггата и улицы Хокона Седьмого.

— Вот и я тоже ломаю голову, — признался Нарвесен. — Ровно год и два месяца назад содержимое моего портфеля выросло в цене на сто пятьдесят миллионов крон. Завтра, в это же время, тот же самый портфель будет стоить триста миллионов крон. Тут, в общем, все зависит не от меня, а от целого ряда факторов: текущего уровня процентных ставок, моих долгосрочных капиталовложений, объема инвестиций и, не в последней степени, от общего состояния экономики. Такое случается не впервые. Фондовый рынок представляет собой настоящие «американские горки». Я несколько раз переживал стремительные взлеты. Но за взлетами всегда следовали кризисы, падения. Мне удавалось выходить из них с честью, потому что я обеими ногами стоял на земле и всегда оставлял небольшой задел. Кстати, открою вам маленький секрет. — Нарвесен остановился на углу Клингенберггата и улицы Хокона Седьмого.