Читать книгу "Мы - Дэвид Николс"

— Наш отель находится в Грахтенгорделе, который начинается здесь. Грахтенгордель буквально означает «пояс каналов»! — Я слегка задохнулся, но был настроен поддерживать обучающий элемент нашей поездки. — На карте он выглядит чудесно, этакая серия концентрических кругов, похожих на кольца спиленного дерева. Или подковы, одна в другой…

Но Алби не слушал; он был рассеян и только смотрел по сторонам.

— Бог мой, Алби, да тут настоящий рай для хипстеров, — сказала Конни.

Мы посмеялись над этим, хотя я бы затруднился дать определение хипстеру, если только оно не относилось к симпатичным велосипедисткам в огромных очках и винтажных платьях. Почему молодежь в других городах всегда кажется такой привлекательной? Неужели голландцы прогуливаются по улицам Гилфорда или Бейзингстока, а сами думают: боже мой, только посмотрите на этих людей? Возможно, нет, но Алби определенно оживился в Амстердаме. Париж, как я подозреваю, несмотря на всю свою элегантность и грацию, оказался для Алби немного тяжеловат. Но здесь — здесь был город, с которым он мог сладить. Вопрос, какой возникал при любой поездке в Амстердам, заключался в том, сколько времени пройдет, прежде чем секс и наркотики заявят о себе?

Как оказалось, меньше восьми минут.

68. Сексодром

Отель, рекламировавший себя как «бутик» и казавшийся вполне приятным на фотографиях веб-сайта, своим декором напоминал дорогущий бордель. Администратор, привлекательный и любезный трансвестит, приветствовал нас новостью, что мне и Конни предоставлены апартаменты для новобрачных — «ироничный люкс», подумал я, — и направил нас по коридорам, разнообразно отделанным черным шелком, атласом и пластмассой, мимо крупномасштабных эстампов с изображением госпожи в корсете верхом на возбужденной пантере, языка в стиле поп-арт, играющего парой вишен с непонятной целью и озабоченной японской дамы, обремененной веревками с различными узлами.

— У нее будет онемение, — сказала Конни.

— Ты что, пап, заказал нам номера в секс-отеле? — спросил Алби.

Их обоих скрутило в конвульсиях от смеха, пока я возился с ключом к нашему номеру, который, как я заметил, назывался «Венера в мехах», а номер Алби, расположенный рядом, — «Дельта Венеры».

— Это не секс-отель, это бутик! — настаивал я.

— Дуглас, — сказала Конни, постучав по эстампу связанной японской дамы, — этот узел называется полуштык или беседочный?

Я не ответил, хотя узел был беседочный.

Номер для новобрачных был отделан в бордово-коричневых тонах. В нем пахло лилиями и каким-то цитрусовым дезинфицирующим средством, почти все место занимала огромная кровать с четырьмя столбиками, но без балдахина, что вызвало у меня любопытство, какой цели служили столбики, во всяком случае не конструктивной. Черные простыни, ярко-розовые валики, фиолетовые и алые подушки, наваленные нелепым гималайским хребтом, — в обычных квартирах они теперь кажутся обязательными, но в данном случае, видимо, создавали эффект игровой площадки для мягкого порно. В совершенном диссонансе со всем этим бархатом и красным деревом к кровати примыкала огромная желтоватая штуковина на постаменте, похожая на специальную ванну, что встречается в домах престарелых.

— А это что такое? — удивилась Конни, не переставая хихикать.

— Наше собственное джакузи! — Я нажал одну из потертых кнопок на панели управления, и ванна осветилась снизу розовыми и зелеными лампочками. Еще одна кнопка — и агрегат начал трястись и скрипеть не хуже вертолета. — Совсем как в наш медовый месяц, — заметил я, стараясь перекричать шум.

Конни дошла почти до истерики, как и Алби, заглянувший в смежную дверь, чтобы посмеяться над нашей комнатой.

— Да, ты умеешь выбрать отель, пап.

Обидно слышать такое. Я ведь хлопотал, заказывал номера, предполагая, что отель явится для них приятным сюрпризом, но теперь мне ничего не оставалось, как сохранять чувство юмора.

— А как твой номер, Эгг, могу ли я поинтересоваться?

— В нем спать все равно что в вагине.

— Алби! Прошу тебя…

— Над моей кроватью висит огромная картина целующихся лесбиянок. Они меня заводят.

— А у нас вот этот шедевр. — Конни указала на огромное полотно некой дамы с торчащими во все стороны волосами, которая засовывала себе в рот флуоресцентную лампу. — Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но знаю, что мне нравится.

— Ее ударит током, если она будет лизать лампочку, — заметил я.

— Ну не возмутительно ли?! — воскликнула Конни. — Как все убого! Так и хочется взять влажную тряпку и все здесь протереть.

— Глядите, — сказал я, — чайные принадлежности.

— Жуть! Интересно, что здесь подают на завтрак? — поинтересовался Алби.

— Устриц, — ответила Конни, — и большие подносы с кокаином.

— А мне нравится. Это же бутик! — бросил я и постарался присоединиться к общему смеху.

Когда все успокоились, мы прошли в приятное кафе на Ноордермаркт и посидели на площади в тени красивой церкви. Ели тосты с поджаренным сыром, пили вкуснейшее пиво из маленьких стаканчиков и пытались говорить с голландским акцентом, не похожим ни на один акцент в мире.

— Он немного певучий, с небольшой примесью кокни, — объяснила Конни. — А «с» все произносят с пришепетыванием. — Шлушайте, добро пожаловать в наш шекш-отель. Если что-нибудь понадобится — наручники, курш пенициллина…

— Так никто не разговаривает, — сказал я, хотя звучало весьма недурно.

— Ноншенш. Получилошь идеально.

— Ты говоришь совсем как Шон Коннери.

— Потому что, Эгг, именно так это и звучит — германский кокни Шона Коннери.

Возможно, все дело в пиве, или в солнце, освещавшем наши лица, или в очаровании этого уголка, но мы, Петерсены, решили, что нам очень нравится Амстердам, что он нам прекрасно подойдет как семье.

69. Ночная гостья

До той поры я знал этот город только зимой, в период дождей. Когда мы впервые здесь оказались, в ноябре, примерно девять месяцев спустя после нашего знакомства, дождь лил как из ведра и продолжал лить во время нашего длительного испытательного срока. Конни пыталась приобщить меня к своей светской жизни, однако действовала с осторожностью, с какой обычно отпускают на волю животных из зоопарка. В ее обучающую программу входила и поездка в Амстердам, куда мы отправились с Женевьевой и Тайлером, ее друзьями по колледжу, которые недавно поженились. Раз они художники, предполагал я, то захотят увидеть всех Рембрандтов и Вермееров, но оказалось, что им интереснее проводить время в многочисленных кофейнях. Курение конопли меня не привлекало. Я попробовал разок, но одна затяжка «Пурпурной дымки», или «Вишневой бомбы», или «Смеющегося Будды» вызывала такую тревогу и паранойю, что это было чересчур даже для меня. Во всяком случае, у меня не возникало ни малейшего желания хихикать, когда кровь отливала от лица, а сердце сжимал страх. Я решил предоставить их самим себе и провел в одиночестве полдня в Музее Анны Франк.