Читать книгу "Империя коррупции. Территория русской национальной игры - Владимир Рудольфович Соловьев"

Вот идет суд в Лондоне между Абрамовичем и Березовским. Суд страшный для России, потому что он показывает нелегитимность как 90-х, так и того приобретения собственности, которое получило название олигархического. Даже более чем благоприятные для грабителей законы, которые были приняты, и те умудрились нарушить. Ну и что? Означает ли это, что в России на них можно подать в суд? Конечно нет. Только не надо говорить, что судье можно позвонить и будет правильное решение. Не надо говорить, что судью можно купить и будет правильное решение. Потому что чем чаще мы повторяем эти формулы, тем четче осознаем невозможность цивилизованного развития страны.

Потому что что же это за страна такая, где суды, для которых все должны быть изначально равны в правах, продажны? Где Фемида, которая должна быть с завязанными глазами, смотрит в оба исключительно в нужную сторону? Где равенство всех перед законом – это декларация? Это не страна, а мать коррупции. Осуществить равенство можно только судебным путем. Это суд должен доказать равенство всех перед законом. А разве в России есть судебная культура? Нет. Есть попытки, есть большой опыт – только это опыт революционных троек. И судей, которые, как говорили раньше, должны принимать решения на основе законности и руководствуясь «внутренним чувством». Гениальная формулировка – «внутреннее чувство». Что это? То, как они когда-то понимали партийные задачи, а потом – намеки своих непосредственных руководителей?

* * *

В последнее время, говоря об ужасах нашей судебной системы, принято приводить в пример дело Сергея Магнитского. У меня очень неоднозначное отношение конкретно к этому делу, но речь не об этом. Давайте четко разобьем: смерть любого человека в СИЗО – это кошмар. Любого человека. Магнитского, не Магнитского, несчастной женщины, которую обвинили в мошенничестве, – этого в принципе не должно быть. В наших СИЗО насилуют, убивают. Это системные проблемы. Преступники, допустившие смерть Магнитского, должны быть наказаны независимо от того, был этот человек невиновен или виновен.

Когда мы говорим о том, что полиция у нас плохая, сомнений нет. Когда мы говорим, что в правоохранительных органах окопались мерзавцы, воры, преступники, и они должны сидеть, сомнений нет. То, что у нас получают повышения за удивительную подлость, – очевидно, мало того, чем больше звезд на погонах, тем страшнее иногда смотреть в эти хари. И здесь согласен.

И тем не менее, проблема абсолютно в другом. Здесь все переплетено, все с ног на голову. Любой человек не должен умирать в СИЗО. Еще раз повторю: человек не должен умирать в тюрьме. Любой человек. И когда правозащитники кричат только о Ходорковском и Магнитском, не видя того ужаса, который творится каждый день, каждую минуту, каждую секунду с обычными людьми, которых арестовывают пачками каждый день, я задаю вопрос: «Вы продажные сволочи? Или реальные правозащитники?» И ответа на него я никогда не получаю. Мне всегда казалось, что помогать надо в первую очередь тем, кто даже не может себе позволить нанять адвоката. А у нас помогают в первую очередь тем, кто может себе позволить купить всех. В этом проблема.

Значит, должны появляться в стране совсем другие суды, нужны совсем другие судьи, которые забудут о социалистической целесообразности, о партийности, о звонках друзей, о классовой ненависти, а будут базироваться исключительно на букве закона – я даже боюсь говорить про дух закона, потому что дух у нас часто оказывается душком. Это значит, что должна быть полностью изменена судебная система. Но ведь де-факто судебная власть – одна из самых важных, потому что все происходящее сегодня рано или поздно находит отражение в будущем, потому что вырастает следующее поколение и на любое беззаконие говорит: ну что вы, это же было законно! И возразить-то бывает нечего – в самом деле, посмотрите на все расстрелы и репрессии времен товарища Сталина, они же все тоже совершались по закону. Разве от этого закон стал лучше? Нет, он не менее ужасен.

Именно поэтому, наверное, в России возникло это странное разделение справедливости и законности. Должно быть, наша страна единственная в мире, где эти термины несут не параллельный, а практически антагонистический смысл. Почему-то, когда россиянин хочет справедливости, это, как правило, означает не судебное разбирательство и не судебное решение. Да и справедливости мы чаще всего хотим какой-то странной, кровавой. Но что поделать – такая история, такой характер, такая страна. Эмоции. У нас же все на разрыв аорты, мы не любим все эти долгие, сложные, умные, тонкие разбирательства. Нам надо не так, мы хотим сразу и понятно. Это англичане со своей казуистикой будут сидеть, смотреть, кто, что, как, где запятые. У нас все по-другому. Наши олигархи в английском суде даже не понимают, о чем идет речь. Хотя надо отметить, что английские юристы тоже не понимают, о чем говорят наши. Такое столкновение двух ментальностей. Одна ментальность – наша, какая-то абсолютно средневековая, а другая – западная, не лучше и не хуже, а просто совсем другая.

Глава 13

Мы начиная со школы убеждены, что, если ты плохо написал контрольную и получил двойку, это означает не только то, что ты плохо знаешь предмет, но и что ты плохой человек. Мы, наверное, единственная страна в мире, где в школах почему-то считается, что отличник как человек лучше, чем двоечник. Хотя ведь такой вывод не следует ниоткуда. Отличник всего лишь знает предмет лучше, но это отнюдь не значит, что по своим человеческим качествам он лучше. Но почему-то мы искренне считаем, что это так. А если человек лучше, то ему больше позволено. Уже в школе можно наблюдать своеобразные элементы коррупции: у учителей есть так называемые любимчики, которым действительно позволяется больше, чем другим. Это где-то там, в закрытых английских школах, принято наказывать даже невиновного, чтобы у людей не было ощущения, что все в жизни сладко. В наших же школах жизнь любимчиков сильно отличается от жизни тех, кого учителя по каким-то причинам не воспринимают на дух.

Эта система сохраняется и проходит через всю нашу жизнь. Если человек становится маленьким начальником, значит, он уже лучше, чем те, кем он командует. И чем выше он продвигается, тем больше и искреннее он убежден, что он становится лучше – не как профессионал, а как человек. У нас почему-то любое маленькое кресло дает человеку право вещать. Он почему-то начинает говорить с тобой командным тоном, указывать тебе, и ведет себя иногда настолько вызывающе глупо! Он почему-то наивно считает, что если его назначили начальником, то он автоматически одновременно с этим получил дипломы всех возможных институтов и академий и овладел всей мудростью мира. А если, не дай бог, он стал самым большим начальником, то уж тут держись! Ощущает себя как минимум товарищем Сталиным, который в языкознании знает толк. Готов рассуждать на любые темы, притом не может допустить и мысли, что он может быть неправ. Как? Разве я могу быть неправ? На таком кресле и неправ? Но ведь это только цари – помазанники божьи, да и те бывают неправы. Так что, к сожалению, ни один человек не обладает монополией на истину.

Иногда слышишь, как мужи, облеченные властью, делают глубокомысленные выводы, и становится неловко за них. Ну как бы ему сказать, что мудрость не приходит с должностью? Мне каждый раз вспоминается замечательная шутка, сказанная Григорием Алексеевичем Явлинским в адрес Гарри Кимовича Каспарова: «Каспаров думает, что он чемпион мира, забывая, что он чемпион мира только по шахматам». К слову, у Сократа и вовсе не было должности в министерстве, но тем не менее он до сих пор считается большим мудрецом.