Читать книгу "Про всех падающих - Сэмюэль Беккет"

За тридцать секунд до окончания свет лампы начинает тускнеть. Лампа погасла. Молчание. Говорящий, шар, ножка койки едва видимы в рассеянном свете.

Десять секунд.

ЗАНАВЕС.

Говорящий. Рождение было его смертью. Снова. Слов мало. Тоже умирают. Рождение было его смертью. С тех пор мерзкая ухмылка. Вверх навстречу грядущей крышке. В колыбели и кроватке. Фиаско при первом сосании. С первыми шажками. От мамки к няньке и обратно. Всю дорогу. Плелся туда и обратно. Продолжая мерзко ухмыляться. С похорон на похороны. До сих пор. Этой ночью. Два с половиной миллиарда секунд. Снова. Два с половиной миллиарда секунд. Сложно поверить, что так мало. С похорон на похороны. Похороны… чуть было не сказал родных людей. Тридцать тысяч ночей. Сложно поверить, что так мало. Родился в глухой час ночи. Солнце давно село за лиственницы. Зеленеют молодые иголки. В комнате воцаряется мрак. Пока не останется только тусклый свет от напольной лампы. Фитилек опущен. А теперь. Этой ночью. С приходом ночи. С приходом каждой ночи. Слабый свет в комнате. Откуда не известно. Из окна ничего. Нет. Почти совсем ничего. Совсем ничего не бывает. Нащупывает окно и смотрит вовне. Стоит и таращится. Как вкопанный и таращится. Ничто не шевельнется в черной отверстости. Наконец нащупывает дорогу обратно, туда, где стоит лампа. Стояла. Прежде чем потухнуть в последний раз. Несколько спичек в правом кармане. Зажигает одну о ягодицу, как учил отец. Снимает и ставит на пол молочно-белый шар. Спичка тухнет. Тем же способом зажигает вторую. Снимает ламповое стекло. Мутное от копоти. Держит в левой руке. Спичка тухнет. Тем же способом зажигает третью спичку и подносит к фитилю. Ставит на место ламповое стекло. Спичка тухнет. Возвращает на место шар. Приспускает фитиль. Делает шаг назад, к границе света и оборачивается лицом на восток. Пустая стена. Так еженощно. С кровати. Носки. Ночная сорочка. Окно. Лампа. Делает шаг назад, к границе света и встает лицом к пустой стене. Некогда завешанной фотографиями. Фотографиями… чуть было не сказал родных людей. Без рамок. Без глянца. Крепились к стене кнопками. Всех форм и размеров. Сорваны одна за другой. Ушли. Разодраны на клочки и рассеяны. Рассыпаны по полу. Не за один раз. Не в приступе… нет слов. Содраны со стены и разорваны на клочки одна за другой. За годы. Годы ночей. Теперь на стене ничего, кроме кнопок. И то не всех. Некоторые выдраны с мясом. За какие-то цепляются обрывки бумаги. Так стоит он лицом к пустой стене. Продолжая умирать. Ни больше ни меньше. Нет. Меньше. Умирать меньше. Всегда меньше. Как свет в сумерках. Стоит там лицом на восток. Пустая истыканная кнопками плоскость некогда белая в тени. Когда-то мог всех их назвать. Там был отец. Вон тот серый провал. Там мать. Вон тот другой. Там вместе. Улыбаются. День свадьбы. Там втроем. Вон то серое пятно. Там один. Он один. Так далее. Не теперь. Забыты. Ушли так давно. Ушли. Содраны и разодраны в клочья. Рассеяны по полу. Сметены с дороги — под кровать — и там оставлены. Тысячи клочков под кроватью с пылью и пауками. Все… чуть было не сказал родные люди. Стоит там лицом к стене пронзая ее взглядом. И там ничего. И там ничего не шевельнется. Нигде ничего не шевельнется. Нигде ничего не видно. Нигде ничего не слышно. Комната, некогда полная звуков. Смутных звуков. Источник неизвестен. Тише и глуше с течением времени. С течением ночей. Теперь ничего. Нет. Совсем ничего не бывает. В иные ночи дождь хлещет по откосам окна. Или мягко шуршит во внешнем объеме. Даже теперь. Лампа дымит, хотя фитиль приспущен. Странно. Дымок змеится через отверстие в шаре. Ночь за ночью коптит низкий потолок. Темная клякса на белой в остальном поверхности. Некогда белой. Стоит лицом к стене после означенных выше движений. То есть: встать с постели в сумерках и влезть в ночную сорочку и носки. Нет. Уже в них. В них всю ночь. Весь день. Днем и ночью. С постели в сумерках, одетый в ночную сорочку и носки; через мгновение, придя в себя, нащупать путь к окну. В комнате слабый свет. Невыразимо слабый. Откуда не известно. Стоит как вкопанный и таращится в окно. В черную отверстость. Там ничего. Ничто не шевельнется. Ничто из того, что он мог бы увидеть. Услышать. Таким и пребывает, будто не в силах двинуться с места. Или нет воли двинуться с места. Не хватает воли двинуться с места. Наконец поворачивается и нащупывает дорогу к тому месту, где, как он знает, стоит лампа. Думает, что знает. Стояла в последний раз. Прежде чем погаснуть. Первая спичка, как говорилось, для шара. Вторая для лампового стекла. Третья для фитиля. Стекло и шар снова на месте. Приспускает фитиль. Делает шаг назад к границе света и оборачивается лицом к стене. На восток. Недвижимый, как стоящая подле него лампа. Белая сорочка и носки отражают слабый свет. Некогда белые. Белые волосы отражают слабый свет. Ножка койки, едва видимый угол рамы. Некогда достаточно белой, чтобы отражать слабый свет. Стоит и пристально смотрит вовне. Ничего. Пустая тьма. До первого слова, всегда одного и того же. Ночь за ночью одного и того же. Рождение. Затем проступает смутная форма. Из темноты. Окно. Выходит на запад. Солнце давно село за лиственницы. Свет умирает. Скоро и умирать нечему будет. Нет. Не бывает так, чтобы совсем не было света. Беззвездное безлунное небо. Умирает в рассвет и никогда не умирает. Там в темноте окно. Медленно сгущается ночь. Прикованный к небольшому окну взгляд упирается в молодую ночь. Наконец отрывается от окна, чтобы стать лицом к лицу с темной комнатой. Там в глубине чуть виднеется рука. Высоко держит зажженную лучину. В свете лучины едва различимы рука и молочно-белый шар. Потом вторая рука. В свете лучины. Снимает шар и исчезает. Возвращается незанятой. Снимает ламповое стекло. Обе руки и ламповое стекло в свете лучины. Лучину — к фитилю. Ламповое стекло возвращается на место. Рука с лучиной исчезает. Вторая рука исчезает. Только ламповое стекло в окружающем мраке. Возвращается рука, держащая шар. Шар возвращается на место. Рука приспускает фитиль. Исчезает. Только неярко светящийся шар в окружающем мраке. Мерцает латунное перильце койки. Уходит в темноту. Рождение — его смерть. Невоидная улыбка. Тридцать тысяч ночей. Стоит у границы света уставившись вовне. Снова в черное целое. Окно уходит. Руки уходят. Свет уходит. Уходит. Снова и снова. Снова и снова уходит. Пока снова не расступится медленно тьма. Серый свет. Дождь хлещет. Зонтики вокруг могилы. Вид сверху. Струящие воду черные купола. Ниже — черная яма. Дождь пузырится на черной грязи. Пока еще пустая. Вон то место внизу. Кто из… чуть было не сказал родных людей? Тридцать секунд. Прибавить к двум миллиардам с половиной и хвостиком. Потом отступает. Опять черное целое. Благословенная чернота. Нет. Нет такой вещи, как целое. Стоит уставившись вовне еле слыша слова. Его слова? Слова, выпадающие из его рта. Мирящиеся с его ртом. Зажигает лампу означенным способом. Делает шаг назад к границе света и оборачивается лицом к стене. Пристально смотрит в темноту. Ждет первого слова, всегда одного и того же. Оно собирается во рту. Размыкает губы и выдвигает вперед язык. Рождение. Раздвигается тьма. Проступает окно. Молодая ночь. Комната. Лучина. Руки. Лампа. Мерцание латуни. Отступает в темноту. Уходит. Снова и снова. Снова и снова уходит. Рот разинут. Крик. Заглушенный носовой костью. Тьма расступается. Дождь хлещет. Струящие воду зонтики. Яма. Пузырится черная грязь. Гроб вне кадра. Чей? Отступает в темноту. Уходит. Перейдем к другим предметам. Попытаемся перейти. К другим предметам. Каково расстояние до стены? Почти касается головой. Как у окна. Взгляд прикованный к окну устремлен вовне. Ничто не шевельнется. Черная отверстость. Стоит там как вкопанный и таращится. Как если бы не в силах пошевелиться. Или лишенный воли пошевелиться. Уходит. Слабый крик в ушах. Рот разинут. Закрывается с шипящим выдохом. Губы сомкнуты. Ощущает мягкое прикосновение губы к губе. Губа плещется о губу. Затем разомкнуты в крике, как прежде. Где он теперь? Вновь у окна и пристально смотрит вовне. Взгляд прикован к окну. Будто смотрит в последний раз. Наконец отворачивается и нащупывает дорогу, в разлитом повсеместно слабом необъяснимом свечении, к невидимой лампе. Белая ночная сорочка движется сквозь сумрак. Некогда белая. Зажигает лампу и становится лицом к стене, как прежде. Почти касаясь головой. Стоит и смотрит куда-то по ту сторону, ожидая первого слова. Оно собирается во рту. Рождение. Размыкает губы и выдвигает язык. Кончик языка. Мягкое прикосновение языка к губам. Губ к языку. Проступает тьма за окном. Сквозь расселину в темноте смотрит не отрываясь в другую темноту. В дальнюю темноту. Солнце давно село за лиственницы. Ничто не шевельнется. Даже не шелохнется. Стоит как вкопанный, взгляд прикован к окну. Будто смотрит в последний раз. На молодую ночь. Из тридцати с небольшим тысяч. Наконец оборачивается лицом к погрузившейся в темноту комнате. Где скоро будет. Этой ночью. Лучина. Руки. Лампа. Мерцание латуни. Шар в окружающем сумраке. Отблеск на латунном перильце койки. Тридцать секунд. Да еще два миллиарда с половиной и хвостиком. Отступает в темноту. Уходит. Крик. Заглушен ноздрями. Снова и снова. Снова и снова уходит. До чьей могилы? Кого из… чуть было не сказал родных людей. Он? Черная яма под хлещущим дождем. Наружу сквозь серую расселину во тьме. Вид с высоты. Струящие воду купола. Пузыри на черной грязи. Гроб в пути. Родной человек… чуть было не сказал родной человек в пути. Он в пути. Она в пути. Тридцать секунд. Отступает в темноту. Ушел. Стоит там, вперив взгляд в потусторонность. Снова в черное целое. Нет. Нет такой вещи, как целое. Голова почти касается стены. Белые волосы отражают свет. Белая ночная сорочка. Белые носки. Белая ножка койки и уголок рамы в углу слева на сцене. Некогда белая. Уступи… самую малость, и голова прислонится к стене. Но нет. Стоит как вкопанный, взметнув голову, и таращится вовне. Ничто не шевельнется. Едва шевелится. Призраки тридцати тысяч ночей. По ту сторону черной потусторонности. Призрачный свет. Призрачные ночи. Призрачные комнаты. Призрачные могилы. Призрачные… чуть было не сказал родные люди. В ожидании прощального слова. Стоит, вглядываясь в черную вуаль, губы кривятся еле слышными словами. Рассуждая о других предметах. Пытаясь рассуждать о других предметах. Пока не услышит едва различимые слова о том что нет других предметов. Никогда не было других предметов. Никогда не было даже и двух предметов. Ничего, кроме единственного предмета. Умершие и ушедшие. Умирающие и уходящие. От слова «уходить». Слово ушедшее. Как сейчас уходит свет. Начинает уходить. В комнате. Где ж еще? Он не замечает, уставившись в потусторонность. Только шар. Не тот, другой. Необъяснимый. Из ниоткуда. Со всех сторон ниоткуда. Невыразимо слабый. Один только шар. Ушедший.