Читать книгу "Сердце на замке - Марина Серова"

— К чему, к чему? Первый раз слышу.

— Есть свидетели, — поднаперла я на непреклонного Семечку, — что в сауне вы вели разговор о детском фонде «Открытое сердце», который имеет прямое отношение к наркотикам. Кстати, председатель этого фонда Павел Андреевич Ежков тоже найден сегодня утром в собственном подъезде с простреленным сердцем. Не слишком ли страшными получаются наши сказки?

— Про фонд? Ну да, у них был такой разговор. Теперь припоминаю. Станислав хвалил брата за то, что тот занялся благотворительностью, а я, наоборот, ругал. Пусть я считаюсь говнюком, но терпеть не могу всех этих побирушек с протянутыми ручонками. Не фига делать! Работать надо! Я лично из денег фирмы ни копейки не дал на эту лажу, и горжусь. Друг мой близкий — Лодкин, вице-мэр, тоже так же считает.

— Даже лекарств больным не дадите? — не удержалась я от любопытства.

— Не дам! Никаких лекарств дармовых, конфет, петушков на палочке. Работать надо. А не хочешь — соси дерьмо на палочке! — почему-то разбушевался Михаил Михайлович Семечка.

— Значит, не знали? — уставилась я на Мих-Миха специальным пронзительным взглядом. — Похоже, вы, Михаил Михайлович, сильно недооцениваете пользу от благотворительности. Но все же придется сегодня постараться как можно подробнее припомнить тот разговор, и такая возможность вам представится. Но для начала — где, по-вашему, может скрываться Станислав Кривин?

— Стаська? Да откуда я знаю? Мы годами не виделись, а теперь уж вообще, видать…

— С кем еще, кроме вас, встречался в этот приезд Станислав Кривин?

— Знаете, Танечка, но вы все-таки никак не хотите меня понять, — мягко сказал Мих-Мих. — Позвонил один раз: «В баню по старой дружбе сходим, оттянемся?» — «Сходим». Вот и весь разговор. Мы когда отдыхаем — стараемся ни слова о делах. Я потому так и взбесился, когда братья стали про какой-то фонд говорить, строить из себя… добрых Дедов Морозов. Какого черта?

А я смотрела на Михаила Михайловича Семечку и думала: надо же, опять обманулась, на внешность купилась. Такой добрый, приятный на вид человек, посмотришь — рубаха-парень. А приползешь к такому, умирая от голодной смерти, — крошки хлеба не даст. Просто маскарад какой-то новогодний, да и только! Жалостливому Толику я чуть голову не оторвала, а этому жмоту коленку подставила — любуйся на здоровье.

— Вас арестуют, — сказала я сквозь зубы.

— Меня? — вскочил с места Семечка. — По какому праву? Вы об этом еще пожалеете. Да я прямо сейчас позвоню Лодкину…

— Вы будете арестованы, — повторила я, перехватывая белую, изнеженную ладонь Семечки, потянувшуюся к телефону. — Ваша причастность к этому делу практически доказана. И сколько же вы на сей раз не поделили со своим другом детства? Представляю, о каких суммах шла речь, если вы даже брата его решили убрать, и вообще всех на своем пути раскидать, чтоб самому попользоваться вагончиком. Интересно, конечно, кто еще, кроме вас, к Новому году конфеток с героинчиком нетерпеливо поджидал? Ну, об этом теперь от вас же и узнают…

Честно говоря, я действовала абсолютно на свой страх и риск, выпаливая в лицо Мих-Миха свои домыслы, но с каждой секундой по выражению его исказившегося лица понимала, что попала в точку. Особенно когда быстрым движением Семечка открыл верхний ящик письменного стола и в руке его блеснул пистолет.

Мне нужно было выиграть всего-то несколько секунд, потому что за дверью все это время ждал моего знака Володька с каким-то молодым бойцом. Он явно собрался дотянуть до «повышения» и вызвался лично сопроводить меня к Семечке, услышав, что я собираюсь ставить точку в деле, которое раскручивалось поистине с реактивной скоростью. Поэтому я не придумала ничего лучше, как не испытывать матушку-судьбу, а сразу грохнуться на пол, прямо под стол Семечки, радуясь, что в приличных офисах не скупятся на ковровые покрытия. За остальными действиями я наблюдала уже по ногам, так сказать, из оркестровой ямы: две пары ног прыжками подскочили к Семечке, выбитый из его руки пистолет валялся прямо у меня под носом, хоть бери и стреляй. Сдавленные крики, сопровождающие сцену захвата, свидетельствовали о кульминационном моменте…

— Ты за это поплатишься, сука, — прошипел Семечка, когда я посчитала возможным выбраться из своего убежища.

— Сам такой, — ответила я, как в детском саду когда-то мы друг другу говорили, да еще и язык показывали. Но настроение для этого было не то — слишком уж взрослая обрушилась усталость. Вот ведь дельцы поганые: сначала с дружком решили Павла Андреевича угробить, чтоб не путался под ногами со своей честностью, а потом друг на друга перешли, как скорпионы в банке. И все-то проходит у них безнаказанно, как будто так и надо…

В подавленном настроении после встречи с прогорклой Семечкой возвращалась я в квартиру Виталика. Возле подъезда некоторое время постояла под фонарем, глядя на снежинки. Почему-то мне было на редкость грустно. Что мы имеем? Главное — убийцы найдены. На моего, а точнее, Люськиного Виталика никто больше охотиться не будет. И с самого начала никто не охотился, как раз в него-то и попало случайно рикошетом.

— А я все тебя дожидаюсь, — появилась вдруг из темноты Марья Сергеевна. — Все что-то нету и нету, а мне уж домой пора. Ты же меня попросила у нашего Мухомора узнать, вроде как между прочим, кого он хотел в правление фонда поставить. И тот сказал. Говорит, бизнесмен один крупный, Семечка Михаил Михайлович, к нам интерес проявил, чуть ли не лично домой к Мухомору обратился.

— Спасибо. Я знаю. Но вы мне очень помогли. И еще поможете.

— А сегодня в фонд даже из правительства звонили, делами интересовались. Вот этот самый — Лодкин по фамилии…

— Подождите, это который? — прокручивала я в уме знакомую фамилию, пытаясь как можно быстрее натолкнуться на правильный «файл». Ну конечно, как раз о нем Семечка сейчас и говорил. Только кто именно? У них там каждый день перестановки. Ну конечно же, Лодкин — первый вице-мэр. Курирует вопросы строительства, культуры и еще чего-то. Я честно старалась выучивать наизусть фамилии и должности основных городских чиновников, но колода перетасовывалась с такой быстротой, что всякий раз несколько теряешься, когда приходится иметь дело с членами правительства разных рангов. Гена Лодкин — личность в Тарасове, ясное дело, не столь широко известная, как, например, человек, курирующий торговлю, но с экрана телевизора не вылезает, демонстрирует свои пушистые кошачьи усы.

— Лишний раз убедилась, что врет наш Мухомор, как воду льет, — осуждающе покачала головой Марья Сергеевна. — Говорит, будто бы прямо-таки про наш фонд уже два месяца только разговоры и ведут. Уж, конечно, нужны ему наши дети!

Марья Сергеевна тяжело вздохнула и, коротко попрощавшись, пропала в темноте. Я даже не успела ее как следует поблагодарить за информацию. А еще почувствовала, что не хочу пока идти к Ежковым. Ну что я еще могу сказать? Виталик вне опасности, это точно. Задание я выполнила. Люсьен прекрасно справится с ролью утешительницы, гораздо лучше меня. Павла Андреевича я, увы, вернуть не смогу. Главный затейник всей этой заварухи — человек с ма-а-аленькой такой фамилией — в надежных руках Володьки, стража порядка, который без труда вытрясет из него все недостающие сведения — уж больно дело громкое, международного масштаба, не грех ведь и расстараться. Мне же можно и передохнуть. Я вспомнила, как забавно начался сегодняшний разговор с Семечкой, после того как тот попытался произнести еще одну тираду в адрес попрошаек: «А на рекламу вы деньги тратите? Или тоже жмотничаете?» — спросила я Мих-Миха. «Только в случае крайней, крайней необходимости», — повторил он, дважды подчеркивая свое скупердяйство. «Считайте, что такая необходимость для вас настала. Нужно разместить рекламу фирмы в газете „Тарасовский вестник“. Но только учтите — позвоните именно этой женщине», — сказала я закивавшему головой Мих-Миху, протягивая визитную карточку многострадальной Дарьи, очень вовремя решившей передохнуть от своих рекламных трудов. На этот раз изобретенный мной вид рекламного рэкета подействовал без лишних объяснений, и Мих-Мих, надеясь отделаться от меня легким испугом, тут же сделал кому-то распоряжение по телефону. Пусть это будет для Даши моя негласная компенсация за ущерб, нанесенный ее имени.