Читать книгу "Крылья ветров - Лариса Петровичева"

По вагону пронёсся призывный гудок. Люди на перроне пришли в движение. Эдуард понял, что прозвучал сигнал к отправлению. За стеной его сокурсники с шутками и прибаутками размещались на местах и готовились пить всю дорогу.

– Что ж, удачи тебе, – промолвила Ив. – Постарайся вернуться живым. Не подумай: не ко мне. Просто постарайся. Я тебя простила, Эдуард, и не держу зла.

В купе сунулся было его сосед Мик, но, увидев девушку, закрыл дверь. Эдуард с невероятной отчётливостью ощущал, что его прежняя жизнь утекает, словно вода из пригоршни – не остановить, не удержать.

– Это тебе, – Ив протянула ему свёрток. – Книга моих стихов. Больше нечего подарить… так, на память.

Эдуард принял книгу и взял Ив за руку. Без всякого дружеского или любовного подтекста, просто для того, чтобы ощутить живое. Девушка взглянула ему в глаза, но тотчас опустила голову.

– Прощай, Эдуард, – сказала она. – Выживи.

– Прощай, Ив, – произнёс Эдуард, и рука выскользнула из его ладони.

Спалось Лене отвратительно.

Она долго не могла заснуть, ворочалась, сопела, пытаясь угнездиться поудобнее, пока Сергей не принялся ворчать, что он так больше не может, и вообще: даст она ему покой или нет? Лена хотела сказать, что безработные могут отоспаться и днём, но не стала, пихнула мужа задницей и закрыла глаза.

Снился ей далёкий-далёкий город, выжженный солнцем до белизны. Лена спускалась по узенькой улочке и думала: и наяву жарко, и во сне жарко… Тугой горячий ветер обдавал её тяжёлыми волнами духоты, но почему-то особо тяжко ей не было. Лена шла и замечала, что при её появлении стайки смуглых детей разбегаются по подворотням, две женщины в пёстрых восточных халатах и платках шарахнулись в сторону, делая знаки, отгоняющие нечистого, и даже шелудивая дворняга, заскулив, кинулась прочь.

Наконец Лена остановилась возле маленького домика в конце улицы и постучала. Ей открыл темнолицый скрюченный человечек в видавшем виды тряпье – настолько старый, что и представить трудно. Однако выцветшие бледно-голубые глаза смотрели весело, жёстко и молодо. Среди жары Лену вдруг пробрало январским холодом, и она едва не бросилась бежать.

– Точно решил? – спросил старик, обращаясь к Лене. – Не передумаешь?

– Не передумаю, – твёрдо сказала Лена.

Старик усмехнулся и отступил, пропуская Лену внутрь.

В низеньком домике было тесно так, что любое движение могло произвести катастрофу: все банки, пучки трав, разноцветные стёкла, какие-то корни, связки свечей, мешки, рухнули бы на пол, смешались, и последствия были бы ужасны. Старик смахнул с низенькой скамеечки вчерашнюю газету и жестом велел Лене усаживаться, а сам прошёл к столу, на котором горела, оплывая, толстая свеча, и принялся перебирать узловатыми пальцами светло-серые травяные стебли.

– Вазир-Мухтар не был гением, – говорил старик, – но он был великим человеком. А великим всегда чего-то не хватает, – отобрав нужные стебли, он потянулся к заваленной хламом полке и извлёк старое тёмное зеркало. Лена едва не вскрикнула: именно это зеркало она видела сегодня днём в квартире Божанского. – Джамил сделал для него зелье, Вазир-Мухтар выпил, и в кратчайший срок написал свою книгу. Он был великим, а стал бессмертным. Ты тоже хочешь бессмертия? Или тебе нужна просто пригоршня леденцов?

– Ты и так знаешь, чего я хочу, – проронила Лена. – Зачем объяснять снова?

Старик усмехнулся.

– Вазир-Мухтар всё сделал сам. А ты хочешь стать бессмертным за чужой счёт. Подумай ещё раз… не лучше ли отпустить того, кого ты хочешь использовать, и подарить ему покой?

Лена отрицательно качнула головой, и старик, хоть и стоял к ней спиной, увидел это. Чёрное грязное стекло зеркала стало наливаться огнём и светом, в воздухе запахло озоном, словно после сильной грозы, и в зеркальной поверхности мелькнуло чьё-то искажённое страхом лицо.

Лена открыла глаза: ровно четыре утра. Сергей уткнулся ей в плечо и храпел прямо на ухо: ему не снились настолько мутные сны. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, Лена поднялась и отправилась на кухню – после таких видений надо покурить, чтоб успокоиться.

Несколько затяжек вишнёвой сигариллой привели её в себя, хотя курить в такую жару… и без того дышать нечем. А её сон имеет вполне логическое объяснение: Божанский жил в Ташкенте, потому и приснился восточный город, ну а зеркало есть зеркало – тоже запало в память.

– Я обманываю сама себя, – еле слышно произнесла Лена, потому что откуда-то совершенно точно знала: ей приснился не набор искажённых фактов действительности – она каким-то образом сумела заглянуть в прошлое.

Среди жаркой июльской ночи ей стало холодно. Как в квартире Божанского; кстати, кто же там был? Уж не тот ли, кого ташкентский колдун заточил в старинном зеркале? Зеркало разбилось, заключённый обрёл свободу, и первым делом рассчитался за своё пленение с Божанским, а потом, когда Лена дотронулась до осколков, решил полакомиться и ей. А что, версия неплохая и по-своему логичная.

У писателей слишком много воображения, подумала Лена, выбрасывая окурок в форточку. Особенно ночью. Ночью вообще слишком много таинственного; ты возвращаешься из туалета, обходя извивающиеся на полу тени, и, прыгнув под одеяло, радуешься, что тебя никто не съел. Но приходит утро и обнаруживается, что тени отбрасывала штора, колеблемая ночным ветром… И привязывать события сна к действительности так же разумно, как приклеивать к рыбе крылья: авось полетит.

Но как Лена ни уговаривала себя, чувство уверенности в увиденном прошлом не исчезало.

* * *

С утра Лена занялась дневниками Божанского. Первая же запись была следующего рода:

«25 июня. Витя разбился на мотоцикле. А ведь говорили ему – не гоняй, так ведь нет. Словно в голове что-то перемкнуло. И из-за какой-то дурацкой ссоры… Да взял бы я его в долю, взял! И всё было бы нормально, жил бы да не тужил. И что теперь будет? Что теперь со мной будет?»

Лена пожала плечами. Короткая запись дышала отчаянием и горечью потери, причём потери не помянутого Вити, а каких-то пока неизвестных ей возможностей. И о какой доле шла речь?

«25 июня. Вечер. Получил авторские экземпляры «Полудня». Ходил к Витьке – там воет мать, ей несколько раз вызывали скорую помощь. На обратном пути свернул в Косой переулок и прошёл мимо дома Джаныбая. Хотел зайти и уже занёс руку, чтобы постучать, но тут Джаныбай сам вышел на улицу и спросил:

– Твой друг умер. Вы занавесили зеркала?

Я кивнул. Мать Витьки строго блюла все приметы. Джаныбай усмехнулся и сказал:

– Сойдёт даже полированный стол. Пойдём, поговорим.

Мы прошли во внутренний дворик. У Джаныбая, оказывается, там сад и собственный колодец. Старик усадил меня на лавку и качнул головой в сторону колодца:

– Он глубокий. Мои дураки соседи болтают, что этот колодец – вход в преисподнюю, и по ночам можно услышать, как там воют согрешившие перед Аллахом, у которых демоны выгрызают кишки. Но хотя он и глубокий, но не до такой сте…»