Читать книгу "Читать не надо! - Дубравка Угрешич"

Другая моя любимая история об эмиграции — из глубины веков. Я без труда представляю себе, как Лилит, она же змий и первая просвещенная женщина, протягивает Еве яблоко с Древа Познания, нашептывая на ухо примитивную агитку: «Хорошие девочки попадают на небо, а плохие — куда захотят».

Вот почему, когда в начале 1990-х годов президент Хорватии восторженно провозгласил Хорватию «земным раем», я поняла, что мне делать. Я взяла яблоко и села в первый же отправлявшийся из страны поезд. Только потом я сообразила, что совершенно забыла про Адама. Не исключено, он все еще там.

1999

Война есть война, а интеллигенты всего лишь люди

Воина — это шоу-бизнес! («Wag the Dog» [42])

1.

Родители были счастливы: родился мальчик. Все шло замечательно, пока вскоре не выяснилось, что ребенок не говорит. Несчастные родители чего только не делали, но все же, бедняги, вынуждены были смириться со своей бедой.

И вот однажды за обедом, когда мальчику было лет пять, он вдруг произнес:

— Пожалуйста, передайте мне соль!

Со слезами счастья родители воскликнули:

— Значит, ты говоришь?! Но почему же ты до сих пор молчал?

— До сих пор все нормально было.

Мне вспомнилась эта шутка недавно, когда я наблюдала за оживленной теледискуссией с участием интеллигенции на тему: должна ли НАТО бомбить Югославию? Я раздумывала, вовлекаться ли мне в эту дискуссию или же промолчать, как тот мальчишка. В конце концов решила поучаствовать и лишь одергивала себя в процессе обсуждения.

За последнее десятилетие, когда разрушилась Югославия и в ней разразилась война, я поняла кое-что про человеческую природу. И еще я узнала кое-что про нашего брата писателя. Не хочу сказать, что другие профессии мне более симпатичны, но первым долгом человек должен навести порядок в собственном доме.

Что касается местной (хорватской, сербской, боснийской, словенской…) интеллигенции, не могу сказать, что сильно ею очарована. Признаться, многие ее представители вызывают во мне раздражение.

Самые отвратительные — это крикуны, горлодеры, те, которые услужливо подносят свой писательский талант правительству, политикам и военным, словно они не писатели вовсе, а официанты. Они выдают себя за защитников этнической сущности, культурного самовыражения. Считают, что искусство и литература без этнической сущности — постмодернистский хлам. Характерные названия их книг: «Сердце отчизны» или «Утроба Родины». Они получают от новых правительств большие квартиры и дома, престижную работу в средствах массовой информации или дипломатические посты при посольствах различных стран. Многие предпочитают экзотические.

Не теплее мои чувства и к писателям-бойцам. Тем, кто буквально понимает слово «верность», которые спят и видят, чтобы избавиться от непосильного бремени пера и схватиться за винтовку. Эти обычно пишут стихи; возможно, потому, что стихи больше подходят к бивуачной фронтовой обстановке. По возвращении с фронта они оказываются на содержании военных ведомств, хотя каждому хотелось бы стать министром культуры. В отличие от дубоватой социалистической поэзии их поздние законопослушные научные изыскания носят уже такие тягучие названия, как «Роль писателей в отстаивании национальной идеи в Отечественной войне 1991–1993 гг.». Даты в названиях меняются, потому что у каждой стороны имеются свои представления о том, когда началась и когда закончилась Отечественная война.

Мало симпатий вызывают у меня и писатели-тихони; те, что — ни рыба ни мясо. Никогда не знаешь, что у них на уме, и в конечном счете они всегда оказываются правы. Обычно они пропагандируют так называемое чистое искусство, создавая видимость, будто политика им глубоко чужда. Их приверженность чистому искусству означает, что творческая биография этих писателей, как правило, скудна, а книги их обычно имеют лаконичные названия: «Обломки», «Крупицы», «Пылинки». Они мало что получают от новых правительств, недоумевая поэтому поводу.

Еще есть диссиденты, наиболее активная группа писателей, и их я тоже недолюбливаю. Эти пламенные индивидуалисты, первыми раскрывающие рот, живут хуже других. Они теряют все и обычно оказываются за границей. Между тем все уже забывают, что провозглашали эти пламенные идеалисты, и их эмиграция кажется со стороны затянувшимся заграничным отдыхом. Со временем диссиденты становятся мизантропами. Они неудачники по природе. Никто их не любит, хоть их высказывания бывают верны.

Те, кто раскрывает рот в нужный момент, живут получше. Это — трезвые индивидуалисты с четким ощущением политического момента. Эти скатываются в диссидентство лишь тогда, когда риск минимален. И не только не упускают из рук то, что имеют, — собственность, родину и почетное положение дома, — но и светятся за границей в качестве оптимистов, бойцов за демократию. Этих любят все, потому что все любят оптимистов и людей при власти, а это — будущие ее представители.

В свое время, почуяв, что запахло политическими переменами, многие оказались диссидентами: перекроившиеся преступники, новообращенные националисты и коммунисты, фашисты и антифашисты, случайные и праздные политики и те, кто переходит из рыбы в мясо и обратно. Иные отправились во временную эмиграцию, чтоб быть поближе к зарубежным средствам массовой информации, на случай, если соберутся сделать некое заявление или совершить некий поступок. Ибо они уже поняли, что война не окончена и что наступило и для них время получить свое. Подобная публика проводит зиму в изгнании, а лето — на своих виллах на Адриатике.

Тот факт, что доморощенная интеллигенция не имеет оснований для оптимизма, не означает, что у изгоев дела обстоят лучше. В последние десять лет у всех воинствующих сторон возникли свои интеллектуальные звезды — защитники, ораторы, кавалеры государственных наград, наши лучшие друзья за рубежом: от французского философа Алена Финкелькраута, интеллектуальной суперзвезды хорватов, до его последователя, шустрого покровителя боснийцев, философа Бернарда-Генри Леви и до австрийского писателя Питера Хандке, горячего защитника сербов.

Я не могу утверждать, что политические симпатии названных иностранных интеллектуалов — чистый жест при отсутствии риска для себя лично или безобидная дань времени, которая, по их разумению, может добавить им значительный моральный вес. Это было бы несправедливо. Я не могу обвинить их и во вмешательстве в чужие дела, поскольку каждая мыслящая личность, в том числе и интеллигент, имеет право высказывать и отстаивать свое мнение по любому поводу. Было бы несправедливым также заявлять, будто истинным мотивом их политической деятельности является «ностальгия по империи» или жгучая тоска по «Балканскому экспрессу». Я не стану утверждать, что «колониальное» высокомерие преграждает им путь к истинному пониманию вещей, поскольку подобное обвинение выглядит самоутешением высокомерного колониста. По правде говоря, что бы я ни сказала, все будет не так. Возможно, эти интеллигентные люди высказываются тем или иным образом просто потому, что их об этом просят. Сладкоголосым средствам массовой информации трудно противостоять. Интеллигенты всего лишь люди, и каждому важно быть востребованным.