Читать книгу "Тщеславие - Александр Снегирев"

Под конец песни на сцену выбежали два студента в серых костюмах. Девушки перешли с американского стиля пения и пластики на русский народный и образовали вокруг вставших на одно колено студентов сложную фигуру, используя микрофоны и букетики в качестве оформления. В такой позе они и приняли аплодисменты. Проголодавшиеся зрители с облегчением вздохнули и во второй раз ринулись штурмовать столы с едой, но не тут-то было…

На сцену с достоинством поднялись маршал-попечитель и Мамадаков.

— Коллеги, или, как принято теперь говорить, господа! — начал Мамадаков, сменивший натовский наряд на чёрную пару с золотой нитью. Обращение «господа» в ходу уже много лет, но Мамадаков почему-то решил оправдаться за это своё «господа» перед залом. Он улыбнулся и сделал паузу, оставив место для смеха. То есть он решил, что его оправдание за «господа» вроде как шутка. Кое-кто и вправду ухмыльнулся.

— Как вы знаете, мне не нравится современная литература… — продолжил Мамадаков, щупая рукой гульфик. Это он проверял, застёгнута ли ширинка. Почему Мамадаков надумал сделать это именно на сцене, не ясно. Лучше стоять на сцене с расстёгнутой ширинкой, чем на сцене её застёгивать. Хотя Димке вот никогда не доводилось бывать на сцене с расстёгнутой ширинкой. Может, если бы он оказался с расстёгнутой ширинкой на сцене, он бы тоже принялся её застёгивать. Кто знает. Дело в том, что до этого дня Димка был на сцене всего-то разок, да и то в детстве. Дело было в районном доме культуры, Димка пел в школьном хоре, стоя в заднем ряду с краю. Подозреваю, что взяли его в хор для массовости, а не из-за каких-то там вокальных способностей. Будь у Димки вокальные способности, он бы стоял в первом ряду посередине. В общем, они строем вышли на сцену, довольно громко исполнили несколько бравых песенок, выслушали аплодисменты и собрались было уходить за кулисы, когда всё дело застопорилось. Я уже упомянул, что крайним сзади стоял именно Димка. Место вроде незаметное, не блатное, хреновое, откровенно говоря, место для неудачников без слуха, голоса и влиятельных родителей, но вдруг оказалось, что и оно может повлиять на судьбу выступления, на судьбу всего хора. Дело в том, что выходил Димка на сцену последним, а уходить должен был первым. Они это репетировали сто раз, не меньше. «Отпели, вам похлопали, и уходим!» — дрессировала хоричка. Отпеть-то они отпели, но Димку так вштырило, так на него все эти софиты, аплодисменты и чёрная пустота зала подействовали, что он застыл, как скифская статуя в степи. Уход со сцены скомкался, началась свалка, и в зале уже начали посмеиваться. Короче, пока хоричка Димку за руку не дёрнула, он не двигался. Была ли у него ширинка в тот день застёгнута или расстёгнута, сейчас, разумеется, не установишь. А больше его на сцену никто не звал… Н-да… В общем, ширинка Мамадакова оказалась застёгнутой. Сообщив о своей антипатии к современной словесности, Мамадаков попал в цель. Зал грянул одобрением.

— Я стараюсь не читать современную литературу. Не люблю я её. Мы, — Мамадаков поклонился маршалу-попечителю, — стоим на страже прекрасного! На страже великой русской литературы! Обещаю вам торжественно, что не пропустим ни одного прощельгу, ни одного нахала. Мимо нас мышь не проскочит! — Зал взорвался аплодисментами. Странно всё-таки, что, говоря об охране прекрасного, некоторые представляют себе это самое прекрасное в виде золотой чушки, которую можно запереть в сейф и охранять. Всё равно, что пытаться охранять солнечный зайчик или блик на воде. Выждав, тюка аплодисменты утихнут, Мамадаков продолжил:

— Нынешняя литература измельчала, уходит эпоха бронтозавров, к которой мы принадлежим… — Высказавшись про бронтозавров, он снова поклонился маршалу-попечителю, подчеркнув тем самым, что и его он благосклоггно причисляет к вымирающим бронтозаврам. Зал отозвался одобрением. Видимо, многие гости тоже считали себя ископаемыми животными. — На смену гигантам приходит мелюзга, ёжики всякие, тушканчики… — Зал снова одобрил.

Димкино воображение, подстёгнутое животными сравнениями Мамадакова, нарисовало слизняков, которых Димка видел на даче под камнем. Слизняки и жужелицы живуг под тяжёлыми камнями, в темноте, тишине и покое. Жиреют, набираются важности, решают какие-то свои слизняковские и жужелицынские вопросы и, что самое смешное, полагают, что так будет вечно.

Они становятся самодовольны, горды, сочиняют собственные летописи, сотворяют собственных богов. Их бока лоснятся, разбухают. Их панцири отливают, как борта венецианских гондол, как крышки консерваторских роялей. Однажды какой-нибудь дачник, подгоняемый супругой, которой хочется на этом месте беседку, переворачивает камень, и все ценности слизняков, вся их философия, памятные юбилеи и награды летят в тартарары. Набегают куры и расклёвывают несчастных, что и следа не остаётся.

— Виталий Маркович шутит, — царственно вмешался маршал-попечитель, прервав таким образом рассуждения критика, грозящие перейти все разумные рамки.

«Только бы получить этот Гран-при, только бы получить…»

— Приглашаем на сцену…

«Пушкер! Пушкер! Пушкер!» Димка сжал в кармане брелок-медвежонка.

— Михаил Пушкер!.. — провозгласил маршал. «Боже, это ведь я! Гран-при! О, боже!!!» — Димка, вконец ослеплённый, встал с места и направился к сцене.

— …и Марат Губайдуллин! — подхватил Мамадаков.

«Что?.. Зачем Губайдуллин?!. Какой, на х#й, Губайдуллин?!.»

Димка почувствовал себя в центре какого-то розыгрыша. Ему подарили путёвку в Таиланд, а когда Димка уже приехал в аэропорт, таможенник подленько рассмеялся и сообщил, что его снимает скрытая камера. Не так Димка представлял свой триумф. На сцену они с Маратом поднялись с разных сторон.

— Друзья, мы пригласили вас, чтобы вручить Гран-при конкурса…

— …и приз писательских симпатий!

«Какой приз? Каких симпатий?» Тут Димка вспомнил, что перед отъездом из «Полянки», наутро после торжественного вечера, по инициативе жюри было проведено тайное голосование среди номинантов. Участникам конкурса предложили выбрать лучшего из собственных рядов. Димка тогда проголосовал за Марата, бросил в шапку, пущенную по кругу, бумажку с его именем. Сам не знает, почему. Из чувства вины за удар бутылкой, наверное.

— Начнём с главного. — Маршал-попечитель вскрыл конверт. — Гран-при седьмого конкурса молодых писателей «Золотая буква» присуждается… Михаилу Пушкеру!

«Да-а-а-а-а!.. Так… отдам Марату… Прямо здесь и сейчас… Реально царственный жест получится. Все знают, что он меня ненавидит, а я ему деньги… На снятие проклятия… Позавчера бутылкой по темечку, а сегодня пять косарей!.. Величественно, благородно, народ запомнит, журналисты напишут…»

— Приз писательских симпатий присуждается Марату Губайдуллину!

— Поскольку кризис внёс изменения в нашу, так сказать, финансовую корзину, мы решили вручить денежную премию лауреату писательских симпатий. То есть Марату Губайдуллину, — авторитетно произнёс маршал-попечитель.

Димке вручили диплом, Марату — статуэтку и конверт. Рукопожатие маршала-попечителя напоминало рукопожатие оперной дивы, снисходительное и сытое.