Читать книгу "Шкловцы - Залман Шнеур"

Это все, разумеется, очень похвально. Однако летнее искушение, искушение неспелыми фруктами и овощами, не дремлет. Оно мелькает желтыми цветочками по капустным грядкам; заползает в пупырчатые горькие огурчики, лежащие, как змеи на белесых животиках. Оно ерепенится в филиграни морковной ботвы, валяет дурака в молодом лучке, который растет вверх тормашками, белые головки вниз, зеленые штанишки вверх; нижет жемчуга прозрачной смородины, совсем близко, за заборами чужих садов. Оно свешивает ветви слив, усыпанные бледно-зелеными плодами, такими же продолговатыми и с такой же вмятиной на боку, как печенье на Швуес… Оно, соблазняя, раскачивает твердые как камень мелкие дикие груши на высоких ветвистых деревьях. Оно ехидно улыбается из уксусно-кислых яблочек с лицемерно покрасневшими щечками. И все это мальчику, который ходит в хедер, приходится видеть и чуять в своем саду и за оградой чужих садов, и при этом есть черствые булки с маслом, учить черствые книги на святом языке — и сдерживаться!

Но сдержаться невозможно.

Разве не знают грешники про тот свет с его муками могилы[122], с огненными всадниками, с раскаленными сковородами?.. И все-таки нет ведь, чтобы не грешить — грешат себе помаленьку.

Разве не знает младшенький сын дяди Ури, что на свете есть Гитл-Баша с пузырем и намыленным наконечником, сделанным из гусиного пера? Очень даже знает. Но что поделаешь?.. Ведь прямо за забором в палисадниках у мужицких хат растут кусты крыжовника, смородины и ежевики. Кусты просовывают покрытые листьями ветки сквозь забор и дразнятся: «Мальчик, не хочешь ли сказать Шехейону?» И что, по-вашему, должен делать Рахмиелка, если его тонкая, худая ручонка как раз пролезает в узкую щель между досками забора? Может быть, ждать, пока смородина покраснеет, а крыжовник станет мягким? Во-первых, у кого достанет сил ждать так долго? Во-вторых, когда ягоды поспеют, хозяева палисадников не будут, между прочим, дожидаться Рахмиелку, младшего сына Ури-косого, а отправят ягоды, что растут за забором, прямо себе в рот.

Выход один — ловить момент.

2

Никто еще не успел обратить внимание на то, что крыжовник в чужом палисаднике, между соседскими капустными грядками, уже отцвел своими торопливыми, желто-зелеными цветочками, а Рахмиелкин острый глаз это заметил. Каждый день по дороге в хедер и из хедера Рахмиелка останавливается посмотреть, как крохотные крыжовинки округляются, точно бусинки из бутылочного стекла. Они еще такие маленькие и такие зеленые, что едва заметны среди хорошеньких зазубренных листочков. Никому еще не под силу их разглядеть, а он их уже видит. Рахмиелка даже попробовал одну крохотную крыжовнику. На вкус она была как трава. Через несколько дней крыжовник был уже горьковатый. В добрый час! Теперь его вкус хоть на что-то похож! Прошла неделя, и крыжовник стал кисловатым. Ага, все идет как надо!.. Потребовалось еще несколько солнечных дней, чтобы кислинка стала сильнее, отчетливее и начала отдавать ягодным вкусом. В каждой крыжовинке затвердело несколько скользких зернышек. Кожура обтянула ягоды, как мягкое стекло, и аппетитно лопалась на зубах. Рахмиелка заключил из этого, что пришло время «созревания винограда»… В его упрямой головушке засел стих из Пятикнижия: «Пора же была порой первинок винограда»…[123]

С этим радостным стихом он поднялся чуть свет одним солнечным утром и отправился в хедер на час раньше, чтобы у него до молитвы достало времени на «первинки». Тогда он придет в хедер с полным карманом крыжовника и окажется там первым, кто произнесет Шехейону в этом сезоне.

Своим старшим братьям Рахмиелка не сказал ни слова. Их конкуренции он может не опасаться. Все равно без его помощи им тут делать нечего. Их толстые руки, руки, которые уже держат Гемору, ни за что не смогут просунуться между досками забора. Так на что сегодня ему сдались братья? Чтобы он руки себе обдирал до крови, а они им командовали, и потом бы ему еще пришлось с ними делиться своей добычей? Нет уж, на этот раз «первинки» достанутся ему одному.

Сказано — сделано. С божьей помощью и ценой расцарапанных пальцев Рахмиелка набил полный карман «первинками» неспелого крыжовника. По правде говоря, кривые шипы на кустах его крепко поранили. Каждая крыжовинка досталась Рахмиелке вместе с изрядным уколом. Но и Рахмиелка рассчитался со злыми веточками. Их ягодки он общипал, их листики оборвал, их шипы обломал… «Будут знать!..»

В хедер он явился, как герой с поля битвы, с почетными царапинами на руках и с добычей в кармане. Ну и кто первым скажет Шехейону над крыжовником? Он, именно он, Рахмиелка, младший сын дяди Ури!

После этого репутация Рахмиелки в хедере значительно укрепилась. С великой важностью он натощак разжевал несколько первых крыжовин. Приятели смотрели на него, глотали слюнки и благоговели. Одно это уже стоило расцарапанных рук.

Нельзя сказать, что у «созревшего винограда», то есть у крыжовника, был райский вкус. От страшно горчащей кислятины у Рахмиелки так сводило челюсти, точно их намазали йодом. Такой же вкус он почувствовал однажды, когда мама куриным пером смазывала ему распухшее горло…

Но вскоре ужасный вяжущий вкус исчез, осталась только острая кислота — словно привет крестьянского палисадника и начала лета!.. Рахмиелка не торопясь слопал изрядную пригоршню. Он сначала слегка кривился, но все же продолжал есть. Трудно удержаться, когда столько страждущих глаз устремлены на тебя. Рахмиелка наслаждался ягодами, до тех пор пока язык у него не встал колом, в горле не пересохло, а зубы не занемели и чуть ли не начали шататься. Тогда он великодушно разделил остаток крыжовника между совершенно покоренными этой щедростью приятелями. И правда, пусть они насладятся так же, как он. Вокруг него началось жевание-плевание. У некоторых мальчиков глаза на лоб полезли. Однако они не хотели обнаружить перед Рахмиелкой недостаток молодечества и мученически продолжали наслаждаться и давиться до тех пор, пока ребе с мешочком для талеса не пришел с молитвы и не скомандовал: «Садитесь!» Мальчики расселись вокруг стола на высокие деревянные табуретки, свесив ноги, не достававшие до пола.

Все началось как обычно. Раскрыли сидуры на Ма тейву[124], ребе надел ермолку и принялся водить указкой. Но когда дошли до Адон эйлем[125], Рахмиелка почувствовал острую резь в желудке.