Читать книгу "Ищите и найдете - Михаил Волконский"

Лицо Августы Карловны расплылось в улыбку.

— С вами всегда приятно иметь дело, господин…

— Тс… — остановил ее Трофимов, боясь, что она произнесет имя, которое не нужно было, чтобы она произносила. — Осторожность, Розалия!

— Слушаюсь, господин!

Они разговаривали на немецком языке, которым Трофимов владел так же хорошо, как и французским.

— Так слушай! — продолжал Степан Гаврилович. — Ты должна сопровождать молодую девушку, увезти ее из Петербурга и беречь как зеницу ока.

— Слушаю! — опять повторила Августа Карловна. — Когда нужно приготовиться к отъезду?

— Завтра.

— Так скоро?

— До завтра еще целые сутки.

— Слушаю.

— А что жилец?

— Который уехал?

— Да нет, который остался!

— Не знаю; кажется, только что вернулся откуда-то.

— Пойди посмотри!

Августа Карловна пошла, заглянула в комнату Варгина и вернулась, укоризненно качая головой.

Она нашла художника растянувшимся посреди комнаты и храпевшим во всю мочь.

— Нехорошо! — заявила она. — Он, кажется, вернулся пьяный, лег на пол и заснул. До сих пор никогда этого с ним не было.

Трофимов невольно улыбнулся, вспомнив, что, давая приказание Варгину, не сказал ему лечь на постель, и тот слишком уже буквально исполнил его волю, пришел домой и лег спать посреди комнаты.

— Я пройду к нему, — сказал Трофимов, — оставь меня одного с ним! Он не пьян — бедный малый находится, вероятно, в обмороке.

Он отправился к Варгину, вошел в его комнату и плотно затворил за собой дверь.

Фигура художника на полу была довольно своеобразна. Варгин, должно быть, воображая себя на постели, лежал, подогнув одну ногу, положив руку под голову, а другую руку держал у шеи, как бы натянув ею одеяло, не желая его выпустить.

Трофимов нагнулся над ним, тронул его за голову и, отчеканивая каждое слово, стал внушать ему:

— Ты проснешься через четверть часа и забудешь все, что относится к молодой девушке, которую ты видел сегодня со мной, забудешь так, как будто не знал о ней никогда и не слыхал. Ты исполнишь?

— Да-а-а! — сквозь храп протянул Варгин. Трофимов кивнул головой и направился к двери.

— Через четверть часа он проснется как встрепанный! — сказал он Августе Карловне прощаясь. — А завтра вы приедете ко мне с вещами и скажете здесь всем, что уехали на некоторое время по делам в Финляндию.

L

Через четверть часа Варгин встал как ни в чем не бывало и нисколько не удивился, что лежал на полу.

Он умылся, причесался, спросил себе обедать и ел с большим аппетитом, находясь, по-видимому, в отличном и веселом расположении духа.

На другой день он пошел на работу дописывать богиню на потолке и, вернувшись домой, застал у себя молодого Силина вместе с его отцом.

Те его ждали.

Молодой Силин, напрасно просидевший накануне целый день дома в ожидании Варгина, который обещал приехать прямо от Трофимова, сегодня собрался к нему, но отец ни за что не хотел отпустить его одного и приехал вместе с ним.

Варгин встретил их очень радушно и сейчас же заговорил с молодым Силиным о рисовании и предложил ему со следующего дня начать уроки.

— Какие уж тут уроки? — возразил старик Силин. — Ведь мы уезжаем! Так уж об уроках говорить нечего.

— Вы уезжаете? — удивился Варгин. — Неужели? Почему же вы уезжаете?

Он так добросовестно забыл по внушению Степана Гавриловича все, что касалось молодой девушки, что даже не помнил теперь о сборах Силиных в дорогу, потому что эти сборы были следствием случая с Александром, спасенным молодой девушкой.

Отец с сыном переглянулись, не соображая, что это Варгин: шутит или так себе прикидывается.

— Да как же, батенька? — заговорил старик Силин. — Ведь вы же вчера еще видели приготовления к отъезду, а теперь спрашиваете! Или вы, может быть, думаете, что я не хозяин у себя в доме и что мы останемся тут, вопреки моему желанию уехать? Так этого не будет! Голову вам даю на отсеченье: уж раз я сказал, так свое слово сдержу крепко.

— Вы отчего же вчера не пришли? — перебивая отца, спросил у Варгина Александр.

— Вчера? — повторил тот. — Вчера, кажется, мы с вами виделись?

— Ну, да, конечно, виделись! И когда мы расстались, вы обещали приехать ко мне!

Варгин помолчал, припоминая.

— Не помню! — проговорил он убежденно. — Может быть, и обещал, но только не помню!

Оба Силина опять переглянулись.

— Как же вы не помните, когда сами уверяли меня, что непременно приедете, прямо от Трофимова?

Варгин улыбнулся и кивнул головой.

— Трофимова? Степана Гавриловича, как же, знаю! Впрочем, недавно знаю! — поправился он, просто и ясно поглядев в глаза Александру, как будто был вполне прав перед ним.

— Так вот, — продолжал настаивать тот, — вы от господина Трофимова вчера хотели приехать прямо к нам, а вместо этого не приехали, и я вас прождал целый день!

— От Трофимова? — стал вспоминать Варгин. — Разве я был у него вчера?

— Ну, конечно, были… мы ведь вместе подъехали к дому его, вы вошли, а меня отправили домой, с тем чтобы я ждал вас.

— Да неужели? — весело подхватил Варгин. — Вот забавно! Представьте себе, у меня совсем из головы вон! Да ведь так, что вот вы говорите, а я слушаю, как новость для меня. Да вы не ошибаетесь ли? Тут что-нибудь да не так!.. Вы, может, шутите?

— Да нет, это вы, должно быть, шутите! — начиная уж горячиться, воскликнул молодой Силин. — Вы не можете не помнить, потому что дело касалось вашего приятеля и той девушки, с которой он должен был уехать в Митаву и которую мы вчера встретили с вами на балаганах!

— Какую девушку на балаганах? Мы с вами видели Голиафа-Путифара, предлагавшего съесть живьем всякого, кто того пожелает, но там никакой девушки не было…

— Да не там! А потом: она каталась в санях… в виде лебедя… с господином Трофимовым, как вы назвали его.

— Нет, это вы, верно, одни видели! Я никакой девушки не видел! — опять убежденно произнес Варгин.

Он говорил с такой искренностью, что старик Силин попеременно глядел то на него, то на сына и решительно не мог угадать, который из них говорит правду.

— Как же не видели, — совсем уж рассердился Александр, — когда мы с вами вместе следили за санями, ехали за ними на извозчике и доехали до дома господина Трофимова?

— Нет, этого не было! — заявил Варгин тоном человека, который сердится, когда его хотят одурачить.