Читать книгу "Дафна - Жюстин Пикарди"

В тот вечер, когда Дафна приехала в Лондон, Томми был удивлен, но не выказал никакой неприязни.

— И все-то ты мечешься туда-обратно, — заметил он, открывая ей дверь. — Я получил телеграмму, что ты выезжаешь сегодня из Корнуолла, но не кажется ли тебе, что ты слишком много ездишь? Так нам скоро придется покупать акции железной дороги…

Томми вопрошающе смотрел на нее, а ей захотелось, чтобы он ее обнял, как в былые годы, до того, как они начали избегать друг друга. Но он был по крайней мере спокоен, вернувшись к своей обычной сдержанной манере, летняя тряскость прошла, он не казался рассерженным, и она подумала, что ее подозрения относительно Снежной Королевы, возможно, беспочвенны: ведь, в конце концов, он здесь, в своей квартире, где нет никаких следов другой женщины. Может быть, худшее позади…

Хотя пребывание в Лондоне, как и прежде, раздражало Дафну, на этот раз ее невроз принял иные, более знакомые и управляемые формы. Конечно, она по-прежнему ощущала, что людские волны буквально захлестывают ее, но ей уже не казалось, что ее преследует безликий мужчина в мягкой фетровой шляпе. Если исключить периоды приступов болезни, она понимала, насколько противна здравому смыслу ее паранойя, однако ее беспокоила невозможность предсказать, когда начнется очередной приступ помешательства.

И тогда она решила: единственное, что она может сделать, чтобы излечиться, — сосредоточить свое внимание на Брэнуэлле Бронте, крепко держаться за него, даже пребывая в состоянии сильнейшего смятения, сделать свое писательство средством выхода из той неразберихи, в которой она оказалась, превратив беспорядочную жизнь Брэнуэлла в красиво сочиненную биографию. Она позвонила своему издателю Виктору Голланцу, чтобы тот назначил ей дату беседы — надо, мол, обсудить идею новой книги.

— Я хотела бы встретиться с ним как можно скорее, — сказала она секретарше Виктора, — желательно завтра, дело весьма срочное.

Когда же встреча была ей назначена и дата занесена в ее ежедневник, она позвонила Питеру и предложила пообедать сегодня вместе в «Кафе Ройяль».

— С тобой все в порядке? — спросил он после того, как они заказали бутылку вина и она вдруг осознала, что отбивает ногой чечетку под столом.

— Конечно, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?

— Ты в Лондоне, а не в Менабилли: не очень-то это в твоем духе. Хотя, конечно, я рад, что ты здесь.

— Мне нужно было сменить обстановку. Дома я начала немного нервничать, к тому же предстоит как следует поработать в Британском музее.

И она стала рассказывать ему о рукописях Бронте и о непонимании, окружавшем Брэнуэлла. Пытаясь объяснить смысл своих изысканий, Дафна боялась, что Питер ее не поймет, что она излагает свои идеи недостаточно ясно.

— Звучит как речи безумца? — спросила она.

— Вовсе нет. Похоже, ты сумела влезть в шкуру Брэнуэлла. А может быть, наоборот: он забрался под твою?

Она рассмеялась, но Питер внезапно посерьезнел и сказал:

— Будь осторожна, Дафна. Не потеряйся в Ангрии или Гондале.

— Не беспокойся. Я оставляю за собой след из хлебных крошек, чтобы найти дорогу назад.

— И куда же ты возвращаешься?

— К Томми, конечно, — ответила она, чувствуя, как рыдания поднимаются к горлу, и прикусив губу, чтобы не расплакаться.

Он накрыл ладонью ее руку и сказал:

— Ты так ему преданна.

— Это я-то? Вряд ли Томми согласился бы с тобой.

— Кстати, как Томми?

— Вернулся на работу. Видно, что пытается совладать со своими проблемами. Врачи, правда, дали ему строгое предписание не перетруждаться. Он уже не столь молчалив, как во время вашей последней встречи, вновь стал похож на себя, хотя и не скажешь, что особенно разговорчив…

— И Брэнуэлл уходит в молчание?

— Да, — сказала она, — и он тоже не подает мне голоса.

На следующий день она обедала с Виктором Голланцем, который сразу же согласился с ее предложением написать биографию Брэнуэлла.

— История семьи Бронте всегда казалась мне не менее драматичной, чем их книги, — сказал он.

— Предупреждаю вас, что это будет очень серьезное научное исследование. Хочу сделать нечто действительно стоящее.

— Это можно сказать обо всем, что вы пишете.

— Если бы только критики согласились с вами… — заметила Дафна, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

— Кого это волнует? В этой стране ничьи книги не продаются лучше ваших.

— Меня прежде всего. Надеюсь, эта книга докажет всем наконец, чего я стою.

— Вы это доказали уже много раз миллионам читателей.

— Увы, такого ощущения не возникает. Иногда я чувствую себя неудачницей. И знаете, Виктор, я боюсь, что, когда вы рекламируете меня как автора бестселлеров, это отталкивает критиков. Ведь сейчас это нечто, чего следует стыдиться, не так ли?

Виктор взглянул на нее и рассмеялся, как будто услышав удачную шутку, и она улыбнулась ему в ответ, беспокоясь при этом, не дергается ли ее правый глаз. Ей было трудно сосредоточиться на том, что он говорил об издательском бизнесе, но она заставила себя это сделать, и тогда разговор потек более свободно: она спросила, что ему известно о Т. Дж. Уайзе и слухах по поводу его фальсификаций. Виктор ответил, что сталкивался с несколькими поддельными первыми изданиями Браунинга, к которым приложил руку Уайз, ходили также слухи, что он выдирал страницы из редких книг в Британском музее, а затем, соблюдая осторожность, продавал их частным коллекционерам. Однако о мистере Симингтоне Виктор ничего не слышал, считая тем не менее, что любого из бывших коллег Уайза, по-видимому, следует считать ненадежным, потенциально не заслуживающим доверия. Дафна бросилась защищать Симингтона, убежденная, что о нем нельзя судить столь же резко и несправедливо, как о Брэнуэлле. Она была охвачена неожиданным для нее самой порывом взять их обоих под свое покровительство, воспринимая любое проявление враждебности к Симингтону или Брэнуэллу как вызов ей самой.

— Не забывайте, — сказала она Виктору, — что Симингтон был откровенен со мной с самого начала: именно он предположил, что подписи Шарлотты и Эмили на рукописях Брэнуэлла могли быть подделаны.

— Возможно, и так, — согласился Виктор. — Но не могло ли это быть блефом, чтобы скрыть другой обман? В конце концов, именно Симингтон в первую очередь несет ответственность за эти фальсификации: если он ими не занимался сам, то это делал Уайз с ведома Симингтона. Не исключено, что он пытался сбить вас со следа.

— Звучит как чрезмерно усложненная теория заговора, — сказала Дафна, и Виктор улыбнулся:

— Дорогая моя, вы настоящий эксперт в области литературных заговоров и интриг, виртуозная мастерица жанра, и я ничуть не сомневаюсь в вашей способности распутать этот клубок.

Она рассмеялась, чего он и добивался, но в тот вечер слова Виктора досаждали ей, как жалобный комариный писк. Почему все же он завел речь о заговорах? Не шлет ли он ей некое едва уловимое послание? А если это так, в чем его смысл?