Читать книгу "Мама, я люблю тебя - Уильям Сароян"

После этого Мама Девочка долго ничего не говорила, и я почти заснула, а потом она сказала:

— Мы все четверо по-прежнему есть друг у друга.

Не знаю, говорила ли она что-нибудь еще, потому что я заснула.

Перед тем как я заснула, в голове у меня, как карусель, кружился Кони-Айленд. Это было место специально для веселья, яркое, большое и шумное, лучшее место из всех, место, чтобы гулять, смотреть и слушать, и ездить на разных штуках верхом, и покупать разную еду — засахаренные яблоки, воздушную кукурузу, горячие сосиски с булочками, мороженое и лимонад, в общем, самое лучшее место в мире.

Я заснула, а Кони-Айленд все кружился, и я тоже закружилась на Кони-Айленде, а потом вдруг, совсем неожиданно, появились мой отец и мой брат — прямо из Парижа.

Когда мы все четверо увидели друг друга, мы сразу остановились, а потом засмеялись и побежали друг к другу, и начали обниматься и целоваться, и я сказала: «Пусть мужчине и женщине трудно пожениться, пусть им приходится разводиться, чтобы друг друга не убить, — все равно стоит жениться и разводиться, когда потом встречаешься на Кони-Айленде, стоит чего хочешь, всего на свете, когда мужчина, женщина и их сын и их дочь встречаются на Кони-Айленде, когда они этого меньше всего ждут, после того, как целый год друг друга не видели, — стоит, даже если встречаются они во сне, как сейчас».

Когда я проснулась, я сразу почувствовала, что еще совсем рано. Совсем рано все какое-то другое. Уличные звуки в это время — звуки того, что делают люди, работающие рано утром, мусорщики и уборщики, и они, опорожняя баки с мусором, стараются не шуметь, но ты все равно слышишь их и слышишь большие машины, которые подметают улицы крутящейся щеткой. Ты слышишь мотор и звук щетки. Еще совсем рано, а они уже ездят и подметают улицы.

Еще ты слышишь, как выгружают ящики со всякой едой для отелей и ресторанов, а иногда — голоса грузчиков:

— Эй, Луи, — а если вот так?

А потом слышишь смех, и другой голос говорит:

— Вот умора! Тебе только по телевизору выступать.

Слышишь машину, когда она катится по тихой улице.

Пересмешников, которые поют в эвкалиптах, ты здесь не услышишь, но это ничего — то, что ты слышишь здесь, слышать тоже интересно.

Иногда ты слышишь автомобильный гудок, но если захочешь услышать его опять, ждать тебе придется долго. Свистков не услышишь совсем, но зато, если прислушаешься хорошенько, услышишь, как кто-то идет по тротуару.

Звуки раннего утра всегда интересные, потому что уже другой день и ты уже забыл все, что видел во сне, забыл радостное и удивительное, и то, от чего страшно, и то, от чего на душе у тебя становится так тяжело, что ты понимаешь: ты спишь, потому что, когда ты не спишь, так тяжело тебе не бывает. Я помнила только Кони-Айленд, и было еще что-то, но что? Мы были там с Мамой Девочкой, но что же такое я не могла вспомнить, что, я была уверена, я не позабуду, когда проснусь, никогда? Я изо всех сил стала стараться вспомнить, но не смогла, а потом, когда перестала стараться, вдруг вспомнила. Это были мой отец и мой брат из Парижа, и они стояли во сне прямо передо мной и Мамой Девочкой. И, даже только вспомнив, что случилось, когда мы увидели друг друга, хотя я знала, что на самом деле ничего этого не было, я все равно стала снова очень счастлива. Так или иначе, я вспомнила, и ведь все это действительно случилось со мной во сне, а это уже кое-что. Пусть не совсем то же самое, что по-настоящему, но все-таки хоть кое-что.

Мама Девочка пахла теплом и глубиной. Я старалась лежать не шевелясь, чтобы не разбудить ее, но когда повернулась тихо-тихо, увидала: ее глаза широко открыты и она улыбается.

— Что ты делаешь, Лягушонок?

— Слушаю.

— Я тоже. Слышала, что он сказал Луи?

— Конечно.

— Я, когда услышала их, почувствовала гордость.

— За что?

— За то, что я в Нью-Йорке, за то, что я участвую в пьесе, за то, что у меня есть возможность стать такой же настоящей на сцене, как они — на улице.

— О!

— Некоторые люди такие настоящие — реальные, — что даже нет необходимости их видеть: достаточно голоса. Они — живые. У них тяжелая работа, но они реальны как никто, и иногда даже кажется, что они знаменитей всех знаменитостей.

— А разве это не так?

— О нет, их никто не знает.

— Ну а кто же тогда знаменитые?

— Знаменитости. Их знают все.

— Но кто-то знает и людей, которые незнаменитые.

— Кто же?

— Да все, кого они знают, — сказала я. — Если у Луи есть жена, она его знает, а если у Луи с женой есть дети, они знают их — своих мать и отца. И их знают еще другие люди. Я не знала, что ты тоже слушаешь.

— Я не сплю с шести, — сказала Мама Девочка. — Я проснулась ровно в шесть — без телефонного звонка. Сейчас уже почти семь.

— Хочешь еще поспать?

— О нет, я слишком счастлива.

— Я тоже не хочу.

— А не позавтракать ли нам прямо здесь, раз мы свободны, — как ты думаешь?

— Ну конечно!

— Я попрошу приготовить нам еды для пикника и принести вместе с завтраком.

— У нас осталось еще много всего в корзине, давай сначала съедим это.

— Хорошо. Куда мы поедем?

— Куда бы хотела ты.

— Тогда переедем по мосту Джорджа Вашингтона в Нью-Джерси и там проедем через несколько городков.

— Каких?

— Ну, таких, как Паттерсон, Юнион-Сити, Равей и, может, шесть-семь других.

— Они красивые?

— Нет.

— Тогда зачем нам смотреть на них?

— О, в этих городках осталась часть моей жизни, а видела я их давным-давно. Будет интересно посмотреть на улицы и площади, которые я когда-то так хорошо знала.

— Что ты видела во сне, Мама Девочка?

— Что-то видела, но что — не помню.

— Не была, случайно, на Кони-Айленде?

— Может быть, но не уверена.

— Я — была.

— Интересно?

— Лучше, чем когда мы были там по-настоящему.

— Серьезно?

— Да — и догадайся, кто еще там был.

— Кто же?

— Мой отец и мой брат.

— А где была я?

— Со мной, конечно.

— Как они выглядели?

— Прекрасно.

— А как мы выглядели?

— Тоже прекрасно. Мы все остановились, когда увидели друг друга, и все засмеялись, а потом побежали друг к другу и начали обниматься и целоваться.

— Очень приятный сон. Надеюсь, он кончился не слишком скоро?