Читать книгу "Сто первый - Вячеслав Немышев"

— «Саперы всегда впереди в наступленье, пока бьется сердце в груди! На вер-наю гибель идут без сомненья отчизны верные сыны!»

Тлеет огонек у сигареты.

— Вот так. А ты… автома-ат! Строевая, ягрю.

Так ведь и не поверишь сходу: картинная какая-то история — глупость, а не история.

А ты верь, читатель, верь на слово. Всякое случается на войне: сойдуться люди, как и не придумаешь, не сочинишь. Разные люди с характерами. Война расставит по своим местам, каждому точку опоры обозначит.

Пожилой читатель упрекнет. Писатель, ты есть натуральный разгильдяй! Война — это когда за Родину, за большую цель, идею. А у тебя?.. Напились, подрались: носы расквашенные, юбчонки с ножками, буксир старый, чайки-дуры!

Позвольте, уважаемые, а о какой войне мы ведем речь?

Если о той, когда «вставала страна огромная», то, извините, о ней уже написано.

Написано и отплакано.

О нынешних войнах пишется по-другому — безысходно пишется.

Продвинутая молодежь не найдет на этих страницах гламура и креатива, капнет пузыристой фантой на солдата. Зачем думать о плохом? Война. Смерть… Писатель, ты маньяк и неврастеник, крыша у тебя поехала. Хотя бы о патриотизме написал, как учат в школе, чтобы гордость разбудить в наших юных, изнуренных гламуром сердцах. Тьфу на тебя, писатель, и на твоих героев. Где ты откопал их, в какой деревне? Третье тысячелетие на дворе: Москва пробками забита, четвертое кольцо строят. Купи на Горбушке компьютерную игру, стань настоящим героем. Ты не реальный чел, писатель! Реальный отстой твоя книга!

А вы посмотрите на войну, не как на предмет исторический или пособие учебно-патриотическое, а гляньте на просвет. Война — это обнаженная человеческая душа: это выбор между совестью и бесчестием, трусостью и отчаянием, верой и предательством, жизнью и смертью…

В канун шестидесятилетия Великой Победы приехал в Волгоград старик со старухой. Одноногий старик, одноглазый. Клюка под мышкой, звездный «иконостас» на груди. Жена, горбатая старушонка, держит его под локоток. На великую гору, Мамаев курган, не поднялся старик — тяжело ему было. Принял сто грамм у подножия. Въедливый журналистик спрашивает его: «Дедушка, а когда в людей стреляли, не жалко было?» Заскрипел старик, обычно так рассказал: «Осьмнадцать годов мне исполнилось, когда война… попал в разведку. Взяли за линией фронта двух фрицев, а обоих не дотащить. Один стал плакать, говорит: «ихь бин арбайтен, нихт шиссен, май киндер нах хаус». А мы ему — какой нах… арбайтен! И прикололи его тесаком… У фрицев каленые тесаки были, мы ими и резали».

Дорога в Чечню лежала через североосетинский Моздок.

С поезда, переночевав в грязной гостинице, Иван, Савва, Костя Романченко и коротышка Витек рано утром отправились на аэродром. Предъявив проездные документы «перонщику» — прапорщику, составляющему списки на каждый рейс — все четверо были внесены в полетный лист на первый же борт, уходящий за хребет.

Ждали долго на взлетном поле.

Большой вертолет Ми-26, уныло свесив лопасти, замер на стоянке.

На траве — сумки, ящики. Человек двести ждут своей очереди улететь. Иван с компанией устроились под бугром, чуть в стороне от ОМОНа, но не так далеко, чтоб на посадку не последними. Омоновцы парни крепкие — сибиряки — плечом таких не оттеснишь.

Вертолетчики завели двигатели.

Дрожит машина. Винты не шелохнутся — рано еще — еще турбины не разогрелись, не раскрутились до нужной скорости. Пошли лопасти по кругу. Все быстрей и быстрей, трудно уследить глазом. В какой-то момент, когда вой турбин заглушил все звуки вокруг, винтов видно не стало. Над вертолетом теперь мерцала стремительная дискообразная масса серебряного металла и кипящего воздуха.

Стали грузиться: в раскрытое брюхо вертолета заносят ящики с боеприпасами, оружием, медикаментами. Бросают под ноги дорожные сумки, устроившись, кому как повезло, ждут взлета. Народу — как кильки в банке. Но ждать никто не хочет: лучше лететь, чем томиться в ожидании. Хоть стоя лететь, хоть в жаре невыносимой, хоть на войну лететь. А все одно лучше, чем ждать — париться.

И полетели…

Посевные поля внизу расчерчены лесополосами на цветные прямоугольники.

В полях — желтое — урожай нынешнего года.

На некоторых квадратах желтое наполовину, а где и целиком, как будто стерто: по земле ползают трактора, похожие на школьные ластики.

Костя Романченко смотрит вниз сквозь мутные стекла иллюминатора.

В какой-то момент — не вдруг, но медленно и неотвратимо — земля внизу приняла одинаковый бурый оттенок. Вертолет стал снижаться; полетел совсем низко, чуть ни касаясь колесами верхушек деревьев.

— Смотри, — Иван, стараясь перекричать вой турбины, задышал Косте в ухо: — Горит. Чечня пошла.

Широкая на весь горизонт полоса низких покатых гор стеной встала впереди по курсу вертолета. Терский хребет. Горело там, за бурым хребтом — видно было, как в небо поднимались тяжелые сизо-черные дымы. Под вертолетом на земле появились корявые неживые руины, сожженные скелеты машин. Тянулись к дымному горизонту телеграфные столбы с сорванными проводами. Далеко у самого подножия хребта завиделось селение. Газовые факелы рыжими языками лизали серый воздух; небо затянула непроницаемая мгла — не то дым, не то облака, скатившиеся с горбатых вершин. Оттого горизонты смазались, и границы между небом и землей, как не приглядывайся, не разглядеть.

Вертолет, натужно гудя, стал взбираться на Терский хребет, от бортов в обе стороны полетели тепловые ракеты.

— Костян, «Голливуд», видишь? Да нет левее. Ну, смотри же, — Иван стучит пальцем по иллюминатору.

На склоне холма, так близко, что можно было рассмотреть отдельные деревья и даже кустарник, будто впечатанная в холм, белела гигантская надпись: «HOLYWOOD».

— Когда войска шли, бойцы из мешков с песком выложили, одно «эл» забыли дописать. Грамотеи! — Иван подмигнул Косте. — Кот от нечего делать… как говорится. Савва, вон, торчал месяц на таком блокпосту, чуть с ума не сошел.

Вертолет взобрался на вершину и, перевалив на ту сторону хребта, будто рухнул в пропасть — стал снижаться.

— Все, Костян, Грозный.

Страшная картина разорения открывалась с высоты птичьего полета; все, кто сидел или стоял возле иллюминаторов, прильнули к стеклам. Город-призрак лежал на широком, казалось, безжизненном плато, напоминающем лошадиное седло.

Корпус вертолета задрожал, — пилоты гасили скорость.

Под брюхом остался Северный аэропорт: на расчищенной взлетке замерли боевые вертолеты, виднелись домики военного городка, красные кресты госпиталя.

Пройдя над северо-восточными окраинами Грозного, вертолет пересек границу базы федеральных войск и, добравшись до места посадки, благополучно приземлился на бетонную полосу аэродрома.