Читать книгу "Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев"

— Много лет спустя, — продолжал между тем дядюшка Кро, — когда дочери комбрига не стало, я видел, как стоял старик на тех вон мостках и смотрел вслед увозившей ее лодке. Прямой, словно памятник себе, несгибаемый, только из глаз катились медленные слезы…

Собственные глаза крокодила увлажнились и он поспешил вернуться к прежним воспоминаниям:

— В тот день, о котором я веду речь, твой дядя долго еще сидел, понурив голову, потом встал на колени и, безбожно матерясь, принялся рвать принесенные в ящике документы. Рвал с ожесточением, с нечеловеческой силой, а когда образовалась куча бумаги, поднес к ней зажигалку и смотрел, как сгорают человеческие жизни. Курил и смотрел, и жег папку за папкой, вглядываясь, перед тем, как бросить в огонь, в фотографию из дела, будто хотел всех этих людей навсегда запомнить. Потом рухнул навзничь на песок и впал в забытье. Оттого и помнят замученных сталинскими палачами, что он не выполнил приказа, не бросил расстрельные дела в реку забвения. Знал, наверное, что рискует головой, но ему повезло, Ежова в скором времени самого поставили к стенке. Больше старик никогда со мной не говорил.

Дядюшка Кро вздохнул, словно поставил в рассказе точку. Стряхивая с себя песок, я поднялся на ноги и начал натягивать теннисную майку. Аллигатор наблюдал за мной с написанным на квадратной морде недоумением:

— Ты что, Дорофейло, уходить собрался?..

— Да, вроде того… — промычал я не слишком вразумительно, чтобы не спровоцировать ненароком новый поток слов. Однако, заметив, как искренне он огорчился, намерение свое решил хоть как-то объяснить. — Дела не ждут! Разберусь с ними тогда и поговорим…

— Что ж, — пожал плечами дядюшка Кро, — как говорится, не смею задерживать! А я-то собрался рассказать тебе, какой трюк выкинул старик напоследок… — заметил хитрец с наигранным сожалением. Точно рассчитал, что тема эта не могла меня не интересовать.

Я колебался. Над водами забвения стелился легкий, желтоватый туман. Цепочка людей на той стороне Леты постепенно втягивалась во врата ада. Скорбное зрелище наполняло душу звериной тоской, от которой хотелось опуститься на четвереньки и завыть. Харон, тем временем, выпрямился на корме и уже вел лодку поперек течения к нашему берегу. Пора было делать ноги.

— Боишься, что ли? — хмыкнул дядюшка Кро, проследив направление моего взгляда. — Ладно, не дрейфь, твоя очередь, если и подойдет, то еще очень не скоро. Я с лодочником в друзьях, в случае чего на время отмажу. Ты хоть знаешь, что по справедливости твоему старику надо бы поставить памятник? Где — нибудь рядом с Мининым и Пожарским, а лучше на месте мавзолея…

Такое заявление в его, с позволения сказать, устах было чем-то неожиданным. Особенно после жалоб на дядино обидное безразличие. Ладно, решил я, время терпит, лишние полчаса погоды не сделают и, опустившись на песок, приготовился слушать:

— Валяй, рассказывай свою леденящую кровь историю! Только сделай одолжение, мыслью по древу не растекайся…

Дядюшка Кро довольно улыбался. Не то, чтобы он сильно смахивал на Шехеризаду, но повторить ее занесенный в книгу Гиннеса рассказ, по-видимому, намеревался:

— Не догадываешься, о чем это я?.. Неужто старик даже словом не обмолвился?

— Честно говоря, до сегодняшнего дня мне мало было известно о его жизни…

Бросив на меня ехидный взгляд, дядюшка Кро как-то неодобрительно, по лошадиному фыркнул:

— Ты и сейчас ее плохо представляешь! Я говорил тебе, что дядю твоего за заносчивость недолюбливал, но одного не признать не могу, старик был личностью. Однажды — по крайней мере однажды — он спас страну от большой крови, которую вы, русские, так любите пускать собственному народу. Ты вот суетишься и все куда-то спешишь, а того не понимаешь, что многие вещи знаю только я один и ни от кого больше ты их не узнаешь. Если угодно, я единственный очевидец того скопления недоразумений, что люди по недомыслию называют мировой историей. Ее движущие силы и механизмы известны мне из первых рук и руки эти неизменно оказываются грязными и по локоть в крови. Любовь и злато правят миром, но в этом им не уступает жажда власти! Никогда не угадаешь, в какой компании последний раз я видел старика…

Он был прав, угадать я не мог, но почему-то сразу вспомнил рассказ Тимофевны.

— А заявился он сюда с генералами, сразу пять человек, пять! — дядюшка Кро продемонстрировал мне когтистую лапу с пятью соединенными перепонками пальцами. — На берегу толпа, не продохнуть, здесь единственное место, где я могу остаться наедине с собой, так этот тип повадился водить сюда экскурсии!.. — дав волю брюзжанию, заметил крокодил, но тут же вернулся к своему повествованию: — Четверо в форме с большими звездами на погонах, наверное, прямо с важного совещания, один только старик в штатском. Всегда молчаливый, на этот раз он был какой-то даже скорбный, по крайней мере мне так показалось…

Будешь тут скорбным, подумал я, и печальным тоже будешь, зная заранее, что пикничок закончится портретами в черных рамках.

— Накрыли поляну, расставили бутылки, расселись на песочке, — продолжал аллигатор, показывая движением головы на то место, где все происходило. — Дядя твой генералам не то, чтобы прислуживал, а как бы был за хозяина. Делал все спокойно, без суеты, с большим достоинством. А эти, в погонах, все оглядывались по сторонам и между собой перешептывались. Знали, видно, куда попали. Туман стелился над Летой, того берега было не разглядеть, но и без него впечатление на них пейзаж произвел угнетающее. Погрустнели ребятишки в лампасах, попритихли, и разговор, чувствуется, не вяжется. Выпили по рюмке, пропустили еще по одной и только тогда немного оживились, начали старика расспрашивать. Он что-то отвечает, рукой показывает, но как-то без энтузиазма, нехотя. А им его объяснений уже вроде бы и не надо, заговорили о своем, о том, зачем приехали.

Я прикинулся бревном, подплыл к берегу и слушаю. Не часто, скажу тебе, увидишь обсуждающих план военного переворота заговорщиков. Дядя твой меня естественно заметил, но виду не подал. Сидел в сторонке, а генералы к этому времени уже распалились, перешли к обсуждению деталей операции. Какие войска задействовать, кто за что будет отвечать. Начали составлять списки, кого арестовать и поставить к стенке, а кто должен исчезнуть навсегда в омутах вод забвения. Спорят, ругаются, делят между собой освободившиеся посты, а старик вертит в пальцах рюмку и на меня поглядывает. Потом обвел взглядом всех четверых, задержался глазами на лице каждого, и выпил один, не чокаясь. Поднялся как бы нехотя с земли, отошел вроде бы по нужде за сарай, а там уж поднялся вверх по склону и растворился в тумане.

В пылу торговли генералы ничего не заметили, не до того им было. Увлекательная это игра: решать судьбу страны и каждого из тех, с кем так долго хотелось свести счеты. Мест освобождалось предостаточно, надо было рассадить по ним друзей и родственников, а дело это деликатное, требует консенсуса. Однако постепенно дошло до них и то, что неплохо было бы вернуться в привычный мир и приступить к выполнению намеченного. Забегали брюхастые, засуетились, принялись искать старика. Мат стоял такой, какого я не слышал со времен Ивана Грозного. Послали младшего по званию вверх по склону, но тот вернулся далеко не сразу и в состоянии близком к помешательству. Нес околесицу про какого-то Зигмунда и про то, что инцест лягушек не имеет лично к нему никакого отношения. Кричал, что его оболгали, плакал о загубленной молодости, короче, слетел с катушек.