Читать книгу "Бестолковая святая - Алекс Жиро де л'Эн"

Я попробовала «Ite missa est[41]».

Есть! Моя «фальшивка» выскочила на экран. Она уже была среди «проданных», то есть отформатированных, сверстанных и подписанных в печать статей. Это означало, что никто не перечитает эту страницу, пока станки издательства «Клошетт» ее не напечатают. А когда триста тысяч номеров «Модели» увидят свет, задний ход дать будет невозможно.

Я вставила флэшку в компьютер, и передовица «Новые заповеди Блаженства» заменила статью о распродажах.

Поначалу я слегка дергалась, но теперь действовала спокойно и уверенно: у меня появилось чувство, что совершается нечто великое. И очень серьезное. Если эта статья поможет убедить хоть одну читательницу, поможет ей найти свой путь, я буду вознаграждена за риск.

За угол коридора я свернула ровно в ту секунду, когда из лифта с гомоном высыпала стайка моих коллег.

Я спокойно добралась до выхода, так и не встретив никого из своих. Мне даже показалось, что я слышу шорох ангельских крыльев.

День тридцать третий

Из двоих победителей — того, кто одолел тысячу тысяч человек, и того, кто одержал победу над собой, — более славен второй.

Будда

Бытует мнение, что рано или поздно наши родители становятся нашими детьми: мы меняемся ролями, словно два поколения взрослых в одной семье — это перебор. С годами все мы начинаем смотреть на родителей покровительственно и чуть снисходительно, а им хочется, чтобы выросшее потомство носило их на руках, окружало заботой и оберегало.

Закончив долгий разговор с матерью, я подумала: «Народная мудрость — она мудрость и есть!» Я неправильно себя вела. Моему ребенку-предку, которым я недавно обзавелась, было уже не шесть, а все пятнадцать лет. Не надо дергаться. У моей матери Мари-Анник Орман только что начался бурный переходный возраст.

Ее восторг на выходе из Флери-Мерожи не сулил мне ничего хорошего. А монолог упертой фанатки, который я только что выслушала по телефону, прозвучал ужасающе.

Мамуля, разумеется, снова навестила двадцатидевятилетнего Момо, «безвинно осужденного на десять лет за кражу какой-то дрянной тачки, которая ему тысячу лет не была нужна».

А теперь вот выясняется, что они без ума друг от друга. Обнаружилось это сутки назад, через семь дней после первой встречи.

— Не буду скрывать, дорогая, что влюбилась в него с первого взгляда, но не была уверена, что это взаимно. А вчера он признался. Момо меня обожает. Ну разве это не чудо?

Чудо. А я и пальцем не пошевелила, чтобы этому чуду помешать!

Накануне я должна была ехать вместе с мамой во Флери-Мерожи на встречу с Мари-Анж Леприор, раз уж «подписалась» на 988 ближайших понедельников, но из-за горящих дел вынуждена была попросить Жермену заменить меня. Не знаю, что уж наговорила маме на обратном пути помощница умирающих, но результат был налицо. В шестьдесят два года Мари-Анник поверила, что снова нашла настоящую любовь.

Еще четверть часа у меня в ушах звучал собственный голос: я уговаривала маму «не спешить, дать себе время», «подумать, какими были бы их чувства при других обстоятельствах», «не слишком увлекаться, не узнав всю подноготную парня». Так могла бы увещевать сосунка женщина в летах, хотя моя бабушка, когда я весной 1983 года влюбилась в продавца пончиков из Санари-сюр-Мер, ничего подобного не говорила.

На все мои призывы к осторожности Мари-Анник отвечала кратко: «Тебе этого не понять, девочка!» Само собой разумеется, ведь ей сейчас было пятнадцать лет, а я выступала в роли матери, не знающей, то ли радоваться счастью дочери, то ли опасаться неминуемого разочарования.

Из комнаты я выходила в полном раздрае. Даже воцарившаяся в квартире тишина — это был благословенный день, когда Жозефина уходила на занятия в районную музыкальную школу, захватив саквебуту и младшего брата, — не слишком утешала.

А в коридоре меня ждал очередной сюрприз — кучи влажного белья, вываленные из стиральной машины и разбросанные по полу. Над клочьями шерсти — в прошлой жизни они были дорогими кашемировыми свитерами — усердствовал пес Прут. Наша такса обожала набеги на стиральную машину. Просунув длинную, похожую на ершик для мытья бутылок морду в окошко, Прут вытаскивал выстиранное и отжатое белье и обрабатывал его слюной, зубами и когтями. Мы ввели строгое правило: никогда не оставлять дверцу стиральной машины открытой. Кто проявил преступную халатность? Афликао? Вряд ли. В последнее время она была слегка не в себе, но не настолько, чтобы нарушить строжайший запрет. Пьер? Он даже не знает, где находится стиральная машина. Дети? Нет, они готовы на все, чтобы защитить Прута от моего гнева. Не иначе как кто-нибудь из очень достойных колумбийцев, скорее всего, гаденыш Адольфо, порочный бедняжка.

Пылая негодованием, я взяла пса Прута за шкирку и потащила к шкафу, куда мы запирали его в качестве наказания за крупные провинности, и случалось это не реже шести раз в неделю. Я вошла в гостиную, не дав себе труда постучать.

Меня не насторожили ни неурочный полумрак, ни две фигуры на диване. Сообразила я, что к чему, лишь по характерному чмоканью влажных обнаженных тел.

Я так смутилась, что выпустила Прута.

Рамон приподнялся и прикрыл наготу жены моим лучшим пледом из искусственного меха. «Брр», — подумала я и немедленно усовестилась, что отреагировала, как одержимая чистотой мещаночка. Разве это не чудо, что супруги-беженцы, даже в изгнании, несмотря на все испытания и лишения, поддерживали регулярные сексуальные отношения?

— Lo siento, Полин, — произнес дрожащим голосом очень достойный беженец.

— Это вы меня lo siento mucho, Рамон. Извините, so sorry. Я думала, Консуэло в префектуре, para el делу по immigracione.

Помолчав, колумбиец прошептал:

— Pero… Consuelo esta a la prefectura, Полин.

Консуэло в префектуре? На долю секунды я перестала что бы то ни было понимать. Но тут лежавшая на диване фигура приподнялась, и я услышала приглушенный пледом знакомый голос:

— Я так стыдно…

Афликао.

Caramba.

День тридцать четвертый

Выслушай это, народ глупый и неразумный, у которого есть глаза, а не видит, у которого есть уши, а не слышит.

Книга Пророка Иеремии

— ПОП? В журнале диверсия, приезжай немедленно.

Голос в трубке звучал так резко и отрывисто, что я не сразу узнала Мими. 10.45. В это время она приходит на работу, значит, только что увидела последний номер «Модели». С передовой статьей «Новые заповеди Блаженства».

— Уже еду.

Я не попыталась объясниться и ничего не стала комментировать. Вероятность того, что Раф и Мими не поймут, кто автор пиратской статьи, была ничтожно мала, но она была. Направляясь в Сюрен, я собиралась все прояснить. Взять на себя ответственность и защитить свое двуглавое руководство от возможных санкций сверху. Поговорю с главными редакторшами и немедленно поднимусь на восьмой этаж — сдамся правлению группы «Клошетт».