Читать книгу ""Черный археолог" из будущего. Дикое поле - Анатолий Спесивцев"

«Господи! Да что ж это такое! Чуть сам себя не убил. Боженька, за что ж Ты, всеблагий и милосердный, меня наказываешь?»

Ох мало походило реальное бытие в должности наказного гетмана на прежние грезы Пилипа! Совсем, если честно говорить, не было похоже. В который раз он начал сетовать про себя по этому поводу. Ведь какие грандиозные усилия он приложил к получению заветной булавы, сколько денег на угощение казаков, подкуп старшин потратил. А уж как он радовался, что удалось в самый последний момент опередить уже потянувшегося к булаве старого врага, Васюринского! Тогда он прикидывал, удастся ли отправить характерника в ад (где ему и место!) до прибытия в Монастырский городок или придется отложить это приятное дело на путь от Дона до Персии.

«Господи Ты Боже мой, каким я наивным мечтателем был! Да чтоб его в ад загнать, полк святых во главе с кем-то из апостолов нужен. Или лучше архангелов. Пусть не архистратигом Михаилом, а, например, Гавриилом. Иначе, при такой-то поддержке нечистой силы, он скорее меня с этого света сживет. Семь покушений и ни одной раны. Зато из покушавшихся при мне никого не осталось. Все сгинули. Если не во время покушения, то, как Юзеф, позже. Иисусе Сладчайший, помоги своему верному рабу! Пошли смерть этому колдуну проклятому, сковородка в аду для которого, наверное, давным-давно перекалилась. Инвентаря для пыток, конечно, у чертей хватает, но он же Твоему делу на Земле мешает!»

Все в этом походе, где Матьяш впервые был главным, пошло наперекосяк. Казаки, избравшие гетманом его, Пилипа, слушались с куда большей охотой проклятого колдуна. И было понятно: прикажи гетман казнить характерника, большинство запорожцев этому воспротивятся. Скорее, они своего наказного гетмана по навету знаменитого куренного повесят. Или, не дай Бог, в Днепр в мешке бросят.

От этой мысли у него по коже побежали мурашки, будто холодная днепровская вода уже сомкнулась над его головой. Пилип встал и достал из погребка бутылку токайского, отсек ее горлышко ударом сабли и вылил прямо себе в горло сразу половину содержимого. Окатив при этом лицо и одежду и не почувствовав ни изысканного аромата, ни великолепного букета дорогого вина. Не оказало вино на него и пьянящего, успокаивающего действия. Взвинченные нервы требовали чего-то более серьезного, чем легкое пойло, а должность гетмана употреблять одурманивающее в походе не позволяла. Тяжела не только шапка Мономаха, но и гетманская булава.

Успокоиться Матьяш смог только к утру, да и то лишь внешне. Сменил одежду – негоже гетману в залитой вином ходить, казаки не поймут. Это только простым казакам пить в неумеренных количествах позволялось. Да и то сугубо в мирной обстановке. За пьянку в походе могли и казнить. Старшине же и в мирное время злоупотреблять спиртным было негоже и предосудительно, напиваться они имели возможность нечасто.

«Да чего это я так всполошился? Подумаешь, кошмарный сон несколько ночей подряд снится. Кто сказал, что сон вещий? С Божьей помощью и не такие трудности преодолеть можно. Кстати, Днепр от нас теперь далеко и с каждым днем будет отдаляться все дальше».

* * *

Иван добрался до Монастырского городка к ночи того же дня, когда в него прибыл табор запорожцев. Удивившись про себя такой медлительности товарищей, оставил прояснение этой странности на потом. Сначала стоило поспешить к Татаринову, чтобы объясниться лично. Не было причин сомневаться, что друзья-характерники уже рассказали о причинах, вызвавших такой массовый приезд их и сечевой старшины на Дон. Однако по обычаям, да и по старой их с Михаилом дружбе, первым делом он отправился к атаману сам.

Несмотря на позднее время, горница Татаринова была полна людей. Встретил его Михаил, как и полагается встречать боевого товарища. Вышел из-за стола, за которым сидел в компании старшины, не только донской, но и запорожской. Иван успел заметить там Хмеля (надо же, великий полководец!), Остряницу, Кривоноса. У стены, на лавке, примостились несколько молодых парней, допущенных на совет, так сказать, условно, Богун, Сирко, Гладий.

Друзья обнялись и расцеловались. Иван, пользуясь случаем, шепнул Татарину на ухо:

– Лишних ушей в горнице нет?

Тот состроил недовольную мину, но отрицательно мотнул головой. Иван расценил эту пантомиму как свидетельство наличия этих самых «лишних ушей».

– Садись, Вань, мы уже все обговорили. Анна Тимофеевна, дорогой гость в доме! – вторую фразу атаман прокричал, повернувшись к углу возле печки. Там был проход в другую комнату избы.

Почти сразу оттуда вышла молодая, стройная и красивая брюнетка, супруга грозного атамана. Знавший ее Иван немедля поклонился хозяйке дома. Она его узнала и, улыбнувшись, поклонилась в ответ:

– Здравствуй, Иван, сейчас подам тебе что-нибудь поесть с дороги. Иди, сполосни пока руки.

Иван вздохнул и пошел обратно во двор. Уж если Анна Тимофеевна сказала, что надо мыть руки, стоило немедленно это сделать. Захваченная несколько лет назад в плен молодая черкешенка быстро сама пленила своего хозяина, атамана Татаринова и после крещения стала его женой и истинной хозяйкой в доме.

Пока Иван умывался во дворе – сливала на руки ему рабыня-полонянка, – из дверей избы потянулись старшины. Наскоро вытерев руки, он накинул снятый жупан и подошел к калитке, попрощаться с уходящими. Большинство из них он знал, со многими участвовал в походах. И еще ему хотелось расспросить о попаданце, которого он ожидал увидеть среди совещающихся. Весть, что со здоровьем у Аркадия большие проблемы, его расстроила и взволновала. Он и сам не ожидал, НАСКОЛЬКО будет опечален этим. Характерники решили дать Москалю-Чародею отдых путем погружения его в сон. Одна из ран попаданца загноилась, справиться с этим пока не удавалось. Поэтому известие о татарском нападении на табор Иван пропустил мимо ушей. Отбились без больших потерь, ну и ладно.

С последним гостем, Трясилой, вышел во двор Михаил. Постояли у калитки втроем, покурили, обмениваясь короткими фразами. Сами понимаете, о ком.

– Ну ты, Иван, даешь (пых), – сосредоточившийся вроде бы на дыме из своей трубки Трясило, имевший огромный авторитет и в Сечи, и на Дону, бросил короткий, острый взгляд на Васюринского. – От кого угодно подобных выбрыков ожидал, только не от тебя. Ты сам-то понимаешь, что теперь никогда уже наша жизнь такой, как прежде, не будет?

Иван немного растерялся. А что тут отвечать? Ясное дело, после рассказов Аркадия делать то, что делал бы без знаний, полученных от попаданца, никто не будет. Уж очень страшные вещи довелось услышать. Страшные и обидные. О погибели половины защищаемых тобой людей, о страшном перерождении и гибели царей, на которых, чего скрывать, иногда надеялся. И о предательстве многих храбрых и умных товарищей, с которыми делил один окоп или скамью на чайке. Поэтому Иван ограничился пожатием плеч.

– Да… (пых) у нас, на Дону, вести, что разговаривавшие с ним ребята рассказали, тоже… (пых-пых) всех, кто их удостоен слышать, в недоумение привели. Рас-ка-за-чи-ва-ние. Беда невообразимая. И служба последним Романовым в… э-э-э… вместо собак сторожевых. Тьфу! Неужели это все правда?