Читать книгу "Лекарь - Юрий Корчевский"

Около двух часов пополудни Антип явился и уселся на лавку напротив Никиты.

— Всё, лекарь, сил терпеть нет. Что будет, то будет. Один раз помирать, а мучиться больше я не желаю, — с этими словами Антип достал деньги и положил их на стол.

Ох, как не хотелось Никите его оперировать! Но и отказать пациенту — грех, клятву Гиппократа всё-таки принимал. Да и не в клятве дело — невзлюбил Никита пациента. Редко так у него бывало, но всё-таки, и вот опять такой случай. Подавив вздох в зародыше, он кивнул. Тем более — две койки свободны, деньги нужны — на те же дрова, ту же воду. В Москве вода неважная была, из Яузы да Москвы-реки только для мытья полов и годилась. Хорошую, чистую воду водовозы из Мытищ возили, а за каждую бочку платить надо. Зато и вода у них вкусна.

— Иван, проводи Антипа в палату, пусть раздевается пока. Да Наталью зови, оперировать будем.

Это в его времени у больного анализы брали, другие обследования делали — рентген, УЗИ, ЭКГ. А у Никиты в лекарне с этим просто. Нужна операция — ложись на стол, здесь и сейчас. Он и рад бы обследовать больного, чтобы неприятных сюрпризов избежать, да только где он, рентген?

Антипа уложили на стол, привязали руки и тело к столу: выходя из эфирного наркоза, пациенты иногда буянили.

Палач же испугался того, что его привязали:

— Лекарь, верёвки-то зачем? Неуж так больно будет, что не утерплю? Ты не говорил.

— А это чтобы ты не убежал, не расплатившись, — пошутил Никита.

— Я расплатился! — возмутился Антип.

— Наталья, пятьдесят капель, — не обращая внимания на реплику Антипа, скомандовал Никита.

В комнате запахло эфиром.

— Антип, считай вслух.

— Что считать?

— Да что хочешь, хоть овец.

— Одна, две, три, — голос Антипа становился всё глуше, и на счёте «семь» замолк.

Кожу на животе Иван переваром ему уже обработал.

Никита перекрестился и сделал разрез, как привык в таких случаях — по белой линии живота. Добрался до желудка и поразился: чёрт, да как же Антип терпел? Плотная опухоль была размером с кулак, — едва ли не в треть желудка.

Никита застыл, соображая, что предпринять. Удалять желудок надо — это само собой, только это возможно, если метастазов нет. Он повертел желудок. Опухоль не проросла в поджелудочную железу, лимфоузлы не увеличены. Значит, можно продолжать операцию, и есть надежда, что после неё пациент будет жить достаточно долго.

Никита взял в руки ланцет. А не чиркануть ли им по аорте? Минута — и палач мёртв. Тогда зачем начинал? Антип и так бы умер месяца через три, и не надо было даже в мыслях брать грех на душу. А если Никита убьёт его сейчас, чем он будет лучше этого Антипа? Сам станет палачом. Нет, надо делать всё, как должно. Он не Господь, чтобы распоряжаться чужими жизнями.

Резекция желудка — операция сложная и для хирурга утомительная. Только часа через три Никита наложил последние швы на кожу. Теперь пусть высшие силы решают, останется палач жить или умрёт.

Конечно, у Никиты, как и у любого другого врача, были смертельные исходы. Причин тому много: запущенная болезнь, слабое состояние пациента, не выдержавшего операции и наркоза, травмы, несовместимые с жизнью, — даже неудачное стечение обстоятельств. И потом, врачи тоже немного верят в мистику: ведь если на дежурство привезли пациента с ножевым ранением в живот — обязательно жди такого же второго. Закон парных случаев.

Но смерть пациента врач всегда переживает. Неправда, что доктор со стажем «выгорает». Так же чувствуется чужая боль, только доктор дистанцируется. Ведь если он расклеится и начнёт пускать слёзы сочувствия, помощник, избавляющий больного от страданий, из него выйдет плохой. И неправда, что врач любит пациента. Как можно любить чужих людей, которых и видишь-то в первый раз? Журналистский штамп, не более. Уважать человека, попытаться облегчить его страдания — это точнее. А подводя итог, можно сказать: у каждого врача — своё кладбище. Гордиться нечем, но такова жизнь. Каждый из нас смертен, у каждого есть свой смертный час, когда придёт за ним Старуха с косой.

Удивительно, но Антип быстро пошёл на поправку. На второй день после операции он уже сидел в постели. Перевязки переносил стоически, даже не стонал. Единственное, на что сетовал — нельзя есть. Был бы зонд — покормить можно было бы, но где взять резиновую трубку?

На четвёртый день, чтобы пациент не умер от голода, пришлось делать ему питательную клизму. Неблагозвучно? Так ведь в медицине не только белые халаты, но кровь, гной и неприятные запахи. Кто брезглив, тому в медицине делать нечего.

Был такой способ кормления. Делали бульон и вводили его клизмой в прямую кишку. Всасывался бульон хорошо, и это позволяло протянуть пациента до его кормления естественным путём.

А через неделю после операции Антипу разрешили есть жиденькие кашки и супчики, но он и этому был рад. Поразительно, но и на такой еде он порозовёл, а щёки слегка округлились. А когда Никита снял швы, и вовсе едва в пляс не пустился.

— Домой пойду, семья соскучилась.

Никита объяснил ему, что и как есть — для таких пациентов это важно.

Антип поклонился, уходя:

— Ввек не забуду, благодарствую.

Палач ушёл. Впрочем, для Никиты он был уже пролеченным пациентом. Хотя, вспоминая его, Никита стеснялся своей слабости — ведь без малого едва не зарезал мужика, колебался ещё, как поступить. Слаб всё-таки человек.

Из лекарни Никита в церковь направился, на вечернюю молитву. Не сказать, что он был воцерковлённым человеком, но в храм Божий периодически ходил. Поставишь у образов свечи, постоишь — и на душе легче становится. А сейчас шёл, чтобы святой Пантелеймон дух его укрепил, не дело колебаться во время операции — продолжать её или…

А выходя из храма, Никита столкнулся в дверях с девушкой. Поразила она его. Лицом симпатичная, но не красавица, фигура под одеждой свободной скрыта. Но вот глаза! Колодцы синие, бездонные, чистые, как у ребёнка. Никита как глянул, так и утонул в них.

Только вот девушка с сопровождающей была — то ли матушка, то ли служанка. Посмотрела на Никиту подозрительно, как цербер. И по одежде не понять — кто такая? Купеческая ли дочь, боярыня или поповна?

Никита тут же к нищему на паперти направился — тот всё время здесь стоял. Указал рукой на парочку:

— Кто такие? — и медяк в ладонь сунул.

— Та, что постарше — Мария Матвеевна, вдовица купца Пантелеева, — ответствовал ему нищий, — он о прошлом годе в бане сгорел. А с нею дочка, Любава.

— Люба, что ли?

— Можно и так.

— А часто ли они в церковь ходят?

— Да каждый день их вижу.

— Далеко ли живут?

— Да ты, никак, глаз на дочку положил? Не советую. И другие к ней подкатывались. Но как о долгах узнавали, так сразу весь интерес и пропадал.