Читать книгу "Лишние детали - Мерси Шелли"

– Пойдем, пойдем! – засмеялась его маленькая спутница. – Зачем нам этот портрет? Если ты можешь видеть меня в любое время, он тебе не нужен. А мне – тем более: я всегда могу поглядеться на себя в речке.

– Это верно, – согласился старик и снова взял девочку за руку.

Они вышли из леса, остановились на высоком берегу и стали смотреть на реку – в тишине, которую нарушил лишь далекий свисток поезда, отходящего от станции.

НОВОЕ ПЛАТЬЕ КОРОЛЕВЫ

Человека, с которым связана эта история, я не видел уже несколько лет, и все мои попытки разыскать его ни к чему не привели. Возможно, это исчезновение связано с его непростой работой. Или он просто сменил работу и переехал, не успев поставить меня в известность; в конце концов, мы не были такими уж близкими друзьями. Был период, когда я, в ту пору еще начинающий журналист, ездил в Ленинград чуть ли не каждый месяц – специально придумывая себе репортажи в этом городе, чтобы лишний разок там погулять – и во время этих прогулок почти всегда заходил к нему. Но потом навалились дела, и когда суетливая Москва спустя год отпустила меня опять в Питер, его телефон уже отвечал чужим голосом, ничего не знающим о прежнем жильце. Как бы то ни было, я решил, что теперь могу рассказать эту историю без особого вреда для него или кого-либо еще.

Знакомого моего звали Виктор. Он был старше меня лет на десять и вид имел такой, что вряд ли кто-то смог бы угадать его профессию исключительно по внешности. Скорее, наоборот, многим вспомнилось бы выражение «лицо кавказской национальности» со всеми негативными ассоциациями. Черные вьющиеся волосы, орлиный нос и карие глаза с темным, пронизывающим взглядом – много ли надо для включения старинных суеверий белого человека?

Кроме того, одевался Виктор несколько небрежно – как мне показалось при первой встрече. Позже я пришел к выводу, что это впечатление «вокзальности» было связано вовсе не с одеждой, а с его манерой двигаться, моментально переходить от расслабленной позы к активной жестикуляции. В одежде же, наоборот, обнаружился определенный вкус: я, например, заметил, что с синим костюмом он носит золоченый «паркер», а со светло-серым – капиллярную ручку из полупрозрачного оргстекла, и никогда не путает этих сочетаний.

Если добавить, что познакомились мы с ним на выставке современной каллиграфии в Эрмитаже, наверное станет понятно, как я удивился, когда узнал, что он работает криминалистом.

Впрочем, мы редко говорили о его или о моей работе, поскольку наши интересы пересекались в области хобби. Мы оба увлекались фотографией, и фотографией необычной. Нас привлекали снимки, в которых на первый взгляд не было ничего особенного. Как правило, там даже не было людей. Но то, что было запечатлено на этих фотографиях – старый дом, пара искривленных деревьев или дорожный знак в сочетании с памятником позади него – всё это вызывало определенные ассоциации, содержало дополнительный смысл или просто казалось странным, если разглядывать снимок подольше. Сделав такую фотографию, всегда бывает интересно узнать, как другие люди видят пойманный тобой образ, где редкое сочетание предметов и освещения заставляет выглядеть по-особому совершенно обыденные вещи.

Направляясь в очередной раз к Виктору, я обдумывал новые аргументы для спора, который шел у нас уже давно и касался природы нашего странного фотохобби. По правде говоря, мы не были большими знатоками школ, жанров и терминов искусствоведения, и наши дилетантские дискуссии обычно строились на простых сравнениях. Например, моя позиция выражалась такой моделью. Возьмем фотографию розы, говорил я. Разрежем ее на мелкие кусочки. Пока кусочки не перемешаны, или перемешаны лишь чуть-чуть, роза всё еще различима. Возможно, в таком виде она выглядит даже более впечатляюще, чем на неразрезанной фотке. Но вот мы перемешиваем фрагменты дальше… Я утверждал, что всегда есть какая-то грань, порог, за которым ассоциации перестают работать, оставляя нам лишь кучу разноцветных обрезков бумаги.

Виктор обычно ничего не утверждал, но легко разносил в пух и прах все мои модели. Во-первых, говорил он, художник не разрезает розу, она уже дана нам разрезанной. А тот, кто ее фотографирует или рисует – он, напротив, собирает обрывки, старается сделать так, чтобы цветок увидели другие. Увидят они или нет – роза всё равно останется. Так же, как передача «Очевидное – невероятное», которая идет сейчас по телеку независимо от того, включен ли наш приемник. «К тому же, – добавлял с улыбкой Виктор, – ты-то ведь помнишь, что было на фотке, пока ты ее не разрезал – значит, тебя можно подвесить за ноги и всё узнать».

Наши споры всегда заканчивались подобными шуточными компромиссами. Тем более что при появлении у нас новой интересной фотографии мы не вдавались в детальные разборы, а выражались невразумительными фразами типа: «в ней что-то есть», «эта как-то нервознее предыдущей», и так далее. В конце концов, нас интересовали фотографии, а не интеллектуальные головоломки.

На этот раз Виктор собрал необычный урожай – коллекцию причудливых пятен, разводов, наложенных друг на друга изображений и других «браков», неизбежно возникающих в работе любого фотографа. Наиболее эффектно смотрелась черно-красная клякса, которую Виктор и сам выделил среди других – повесил над своим рабочим столом. Это было то самое «что-то есть», с которым я сразу же согласился, но ничего не смог добавить. Однако мне тут же пришла в голову интересная идея для продолжения нашего спора:

– В прошлый раз ты сказал: я помню, что было на фотке до разрезания. Мне сейчас представилось, что роза действительно может где-то оставаться – но уже не на фотографии! Как в той сказке о голом короле: платье было не из материи, а из рассказов ткачей. Но заметь – самого платья все-таки не было!

Виктор произнес «хм-м…», закурил и откинулся в кресле, глядя в потолок с отрешенным видом. Я знал, что сейчас он выпустит дым, резко выпрямится и с усмешкой выдаст мне контраргументы. Он всегда делал так, не задумываясь надолго, и потому наши беседы больше походили на веселый пинг-понг, чем на занудную шахматную партию, – и мне это нравилось.

Но случилось другое. В лабораторию заглянул какой-то низенький человечек с печальным лицом, Виктор поднялся и вышел в коридор. Через минуту он вернулся и, поморщившись сказал, что нужно съездить «по делам». Не подожду ли я минут сорок? Я согласился, тем более что виделись мы редко, а в моем рюкзаке лежала «Игра в классики», и скоротать сорок минут не представляло труда.

Виктор собрал «кейс», показал мне полку шкафа, полную журналов, и уже почти вышел, но потом вернулся и вынул из сейфа толстый конверт.

– Посмотри, если хочешь. Это как раз по твоему «королевскому» вопросу.

Когда дверь за ним закрылась, я отправился копаться в журналах, но ничего стоящего не нашел. Потом мельком взглянул на другие полки… Честно говоря, я немного приврал, когда говорил, что не интересуюсь профессиональными делами Виктора. Такой работой трудно не интересоваться совсем. Я просто не хотел открыто показывать свое любопытство, опасаясь, что Виктор перестанет со мной общаться. Но каждый раз, когда я входил в его лабораторию, мною овладевало особое детективное настроение – все-таки это не романы и не кино, это настоящая лаборатория криминалистики!