Читать книгу "Блюз черной собаки - Дмитрий Скирюк"

Долго ли, коротко, но мы с Танукой снова оказались на улице. Хотя солнце уже взошло, Егошихинский лог утопал в тумане, сквозь который едва виднелись халупы и забор на другой стороне. Справа по дамбе с сухим шорохом проносились машины. Было прохладно, сыро, тихо и безлюдно.

— Ну и куда мы теперь? — осведомился я. Если вечером у меня были все признаки кофеинового передоза, то сейчас мне хотелось спать. Веки еле двигались. Ноги тоже.

— Какой сегодня день? — вместо ответа спросила Танука.

Говорила она таким тоном, что я чуть не брякнул: «солнечный», еле сдержался. Пока я умывался, пил кофе и рылся в энциклопедии, она переоделась — балахончик с Мэнсоном сменила чёрная маечка с хулиганской надписью: «Осенью все птицы улетают на ЙУХ». Не иначе креатив «пАдонков» — вторая, после Гоблина, зараза в Сетке. Вряд ли девчонка таскала смену белья с собой, скорее всего, майка принадлежала писателю или его бывшей пассии. Выглядела Танука раздражённой. Я решительно не мог понять, что с ней творится. У меня тоже были причины для злости, но я сдерживался. Может, у неё месячные? М-да… Не хватало мне сейчас только приступа гормонального бешенства у этой бледной немочи с дурацким прозвищем! Ну да ладно — взялся за гуж… Скорее всего, дело в Ситникове. Да, пожалуй. Впрочем, поскольку я обещал быть с ней вместе всю эту неделю, обещание в любом случае придётся выполнять.

— Четверг, двадцать третье. А что?

— Четверг… Значит, сегодня у ребят концерт.

— У каких ребят? Ах да… Думаешь, надо сходить?

Танука пожала плечами:

— А я почём знаю? Хочешь — пойдём. Если они не нашли себе нового гитариста, это может быть занятно. У тебя есть деньги?

Я кивнул, полез в карман, и тут в моей голове забрезжила странная мысль.

— А Сито мог бы его заменить? — вдруг спросил я.

— Кого? О чём ты?

— За два дня выучить гитарные партии нереально, — пояснил я. — Игнат был сильный музыкант, к нему уже из Москвы присматривались. Чтобы его заменить, нужен гитарист экстра-класса, чтоб играл с листа. Или талантливый импровизатор, такой как Ситников.

— Сито, пожалуй, мог бы, — задумчиво согласилась девушка. — Не все, конечно, но штук десять-пятнадцать — а для концерта больше не надо. Так ты думаешь, на него напали, только чтоб сорвать сегодняшний концерт?

— Кто знает… Одно из двух — либо они отменят концерт, либо будут играть без гитары. Где сейшн?

— В «Телефонке», в семь вечера.

Значит, в ДК Телефонного завода. Это почти у набережной. Неплохой зал, во всяком случае, когда-то был неплохим.

— Можно сходить, — резюмировал я.

— А до того что делать?

— Разве домой тебе не надо?

Танука раздражённо скривилась:

— Знаешь… Не надо туда ходить.

— Почему?

— Ты что, не понял? Не надо — и всё!

Я вздохнул и не стал спорить: за три дня я привык доверять её предчувствиям и сейчас не видел причины изменять этой привычке. Неужели придётся делать то, что неформалы умеют лучше всего — болтаться по улицам и бездельничать? Тот, кому доводилось просидеть без дела часов восемь-десять, знают, как это утомительно и мерзко. В двадцать лет и в компании друзей это ещё можно выдержать, но в тридцать пять — увольте.

Я посмотрел на солнце, которое начало основательно припекать (да что ты будешь делать — снова она угадала с погодой!), и искоса глянул на свою спутницу. Та стояла ко мне в профиль, но, когда я обернулся, обернулась тоже. Треугольное лицо девушки было бледным, в чёрных глазах, спрятавшихся под утиным козырьком, притаился вопрос. Я помедлил, потом решился.

— Давай вот что, — предложил я. — Пойдём ко мне на работу, в мастерскую. До вечера у нас часов шесть, я тебя поснимаю.

— В смысле — сфотографируешь? — прищурилась она.

— Ну да. Хочешь?

Танука первый раз сегодня улыбнулась, да и то неуверенно. Я впервые заметил в ней что-то похожее на смущение. Она закусила губу и задумалась. Солнечные лучи блестели на окошке телефона, на готском крестике, на заклёпках и шипах ошейника. Кстати, интересно, зачем она его носит? Вряд ли для самозащиты. Где-то я читал или слышал, что, если подросток цепляет ошейник, это свидетельствует о дефиците внимания — он как бы подсознательно просит, чтоб о нём позаботились, так сказать, «взяли на поводок».

Божечка, божечка… Так и что будет, если кончится неделя?

— Ну, если тебе так хочется… — наконец сказала девушка. — А это далеко?

— Не очень. Только всё равно предлагаю для начала перекусить.

Танука закивала. Я позвонил в фотостудию, после чего мы бодро двинулись на Сибирскую, в одну узбекскую кафешку, где подают превосходный лагман, однако дойти до неё нам было не суждено: после того, как нам три дня встречались исключительно знакомые Игната и Тануки, судьба решила и мне устроить свидание с коллегой. Нам повстречался Михалыч.

Странное дело. Со мной на курсе учились человек шестьдесят-семьдесят. Треть были иногородними и после окончания института уехали, но прочие-то остались. А Пермь — сравнительно маленький город, вернее, мала его деловая часть, где обычно пересекаются люди. После выпуска прошло уже лет десять, а я не встречаю практически никого из своих однокурсников, ни в транспорте, ни на улицах. И только с Михалычем мы регулярно сталкиваемся то там, то тут с частотой примерно раз в полгода. Как тут не поверить в Божий помысел? Счастье, что мы дружны, — будь мы врагами, при таком раскладе давно убили бы друг друга.

Настоящая фамилия Михалыча — Михеев, звать его Артур. Большинство знакомых думают, что у него и отчество Михайлович, но он, как ни странно, Валентинович. Никто не знает, как к нему прилипло его прозвище, но прилипло намертво. После окончания института он долгое время пытался пристроиться в разных местах, но, то ли из-за своего характера, то ли из-за патологической рассеянности, нигде подолгу не задерживался. Ещё в середине учёбы у него неожиданно открылся талант к живописи; сперва он работал маслом, потом обзавёлся камерой и в конце концов пришёл к мультимедиа. В академию живописи его не приняли. Некоторое время Артур работал в полиграфической фирме, но и оттуда его выгнали. История была трагикомическая. Он оформлял рекламный буклет местной мебельной фирмы и вместо слогана «Идеальное жилище» написал: «Идеальное жидище» (подвела клавиатура — буквы «л» и «д» расположены рядом). Печатники ничего не заметили, буклет ушёл к заказчику, после чего разразился скандал. Артур так и не смог доказать, что в его действиях не было злого умысла. Но нет худа без добра. Он выбрал стезю свободного художника, устроился при театре декоратором и постепенно сделался довольно известным в авангардных кругах. Справедливости ради надо сказать, он умел подмечать в вещах странное, его работы были необычными, яркими, «психоделичными» — скорее электронные мандалы неведомой религии будущего, чем собственно картины или инсталляции. Для души он устраивал выставки, понимания у народа не находил, но пару раз выигрывал конкурсы в Интернете и однажды даже получил какой-то грант.