Читать книгу "Пятнистый сфинкс - Джой Адамсон"

Возможно, малыши были так потрясены открытием нового, видимого мира, что это их измотало, потому что на следующий день они казались сонными и слабыми. Пиппа не отходила от них все два часа, пока мы были рядом. Только раз она подошла к воде, быстро напилась, а мясо мне пришлось поднести почти вплотную к котятам, чтобы Пиппа хоть немного поела. За последнее время она поправилась и выглядела хорошо, так что я решила навещать ее только утром, чтобы дать возможность отцу почаще бывать со своим семейством.

Поэтому в следующий раз мы приехали через двадцать четыре часа и я пришла в ужас: малыши возились у самого края куста, где их мог увидеть любой хищник. Пиппы с ними не было. Я воспользовалась этим, чтобы пощупать, нет ли у них зубов, но челюсти были совсем гладкие. Мохнатая шерстка помешала мне определить их пол. Минут через двадцать появилась Пиппа с окровавленной мордой и грудью. По ее поведению я поняла, что она не ранена, — это была кровь жертвы. Она долго пила, а потом повела нас ярдов за триста к маленькому дереву, на котором сидели грифы. Под деревом лежала туша дукера.

Пиппа не спеша вспорола ему брюхо между задними ногами и принялась вытаскивать внутренности, время от времени поглядывая на меня, словно говоря, до чего она гордится собственной добычей. Она наелась до отвала и лежала, отдуваясь и следя за грифами, которые сотнями кружились над нами, ожидая своей доли. Но я поскупилась — не хотелось оставлять им на растерзание Пиппину добычу — и собрала все до последнего кусочка. Она спокойно наблюдала за мной и не мешала Гаиту относить мясо к нашей корзине, но, когда грифы стали тяжело плюхаться на землю, она их разогнала. Отовсюду слетались все новые стаи этих нахальных птиц, и я подумала, что теперь все хищники в округе оповещены о добыче Пиппы. Я попросила Гаиту проследить за безопасностью детской, пока я отвезу остатки мяса в лагерь, — таким образом я надеялась избавиться от грифов. Когда я вернулась, Гаиту восседал высоко на дереве, осматривая окрестности в мой бинокль. Он не заметил ни одного хищника, но за это время Пиппа сумела перетащить малышей под новый куст.

Я села и стала смотреть на котят. Один из них был очень любознателен и кидался на все, в том числе и на меня. Моя рука лежала на земле; малыш осторожно обнюхал ее, а потом положил головку на мою ладонь и стал лизать мои пальцы, глядя на меня большими глазами. Я не отважилась погладить малыша, боясь приручить его. Пиппа следила за нами, мурлыкала и тоже лизала меня.

В эти дни я видела огромные стаи квелий. Это самые мелкие ткачики, образующие самые крупные птичьи колонии. Они истребляют растительность не хуже саранчи. Я сняла на кинопленку несколько стай: одна из них летела мимо меня минуты три, потом расселась на дереве и очень скоро поднялась, обнажив голый ствол. К счастью, квелии не появлялись возле логова гепардов, и Пиппе все еще удавалось находить тенистые кусты для новых «квартир», а переселялась она почти ежедневно. Два раза мне удалось снять на кинопленку такой переход; тут уж зевать не приходилось, потому что Пиппа двигалась очень быстро. Она всегда несла котенка за загривок, иногда опуская на землю, чтобы ухватить поудобнее; при этом она пробегала с ним около 200 ярдов. А чтобы сфотографировать Пиппу на такой скорости, мне приходилось забегать вперед, так что я едва успевала навести камеру. К тому времени, как малышам исполнилось три недели, она переселялась таким способом девять раз; позднее они научились ходить и перебирались сами. В возрасте шести недель семейство уже в двадцать первый раз сменило квартиру.

Малыши росли не по дням, а по часам и поэтому, наверное, почти все время спали. Они были в прекрасном состоянии, но Пиппу необходимо было подкормить — ей недешево обошлось воспитание четверых детенышей. Однажды я услышала высокий чирикающий звук и приняла бы его за птичий щебет, если бы не видела, что «чирикают» трехнедельные котята. Они звали Пиппу, и та появилась через десять минут; тогда малыши навалились на нее со всех сторон, стали обнимать ее голову и облизывать ее. Один особенно нежно ласкался и наконец уютно устроился у нее под подбородком. Он препотешно защищал свое место, фыркая и шипя, когда другие подходили слишком близко. На следующее утро мы видели супруга Пиппы, когда он шел к детской, а потом четыре дня подряд нам попадались его следы на обочине дороги. Иногда, подъезжая, мы не заставали Пиппы. Два раза она настороженно прислушивалась, пока ела, а потом уходила на равнину; может быть, затем, чтобы встретиться с отцом котят, хотя мне кажется, что он не кормил ее, потому что она всегда была голодна.

Теперь семейство поселилось в очень колючем кусте, за 600 ярдов от своего последнего логова, и я подумала, что там малыши будут в полной безопасности даже в отсутствие Пиппы. Когда она была дома, они весело играли и носились вокруг, но если она уходила, смирно сидели на месте. Чтобы как можно меньше мешать самцу, мы стали приезжать около полудня, потому что ни один гепард не станет разгуливать в самую жару.

Когда малышам исполнилось четыре недели, я заметила, что у них показались белые кончики клыков. А через два дня зубки стали такими острыми, что бедная Пиппа, должно быть, немало намучилась во время кормления.

Теперь у котят были сильные плечи, длинные ноги, и двигались они удивительно грациозно. Они уже набрались смелости и бегали сами по себе; затаивались в траве, играя в прятки, боролись и шлепали друг друга передними лапами. Потом они вдруг все сразу бросались к Пиппе, прыгали около ее морды, дразнили ее и увертывались от трепки, забираясь на сучья своего куста. Только теперь я сумела определить их пол: среди них оказался всего один самец. Как ни странно, это был маленький «заморыш», но зато он был ласковее других и все время старался прижаться к Пиппе.

Однажды она очень удивила меня, когда вдруг не захотела, чтобы я держала перед ней мясо, и даже довольно сильно прихватила мою руку, но все стало понятно, когда на обратном пути я заметила самца на верхушке белого термитника возле Кенмера. Около этого известнякового термитника был солонец, который привлекал многих животных. На следующий день мы не застали Пиппы, зато нашли поблизости след самца. Малыши в ожидании матери сидели так тихо и были настолько хорошо замаскированы своими сероватыми гривками, что мы ни за что не нашли бы их, если бы не знали, где они находятся. На закате я начала беспокоиться — как же оставить малышей одних в сумерках, когда все хищники выходят на охоту? Я попросила Гаиту побыть с ними, пока я съезжу в лагерь и посмотрю, не там ли Пиппа. Вернулась я без нее, но прихватила два фонарика, и мы стали ждать. Уже совсем стемнело, когда она пришла, по-видимому, со стороны реки; пить она не стала, но сразу набросилась на мясо. Чтобы мясо не валялось на земле, пришлось подождать, пока она кончит есть. Темнота была — хоть глаз выколи, и я не очень-то уютно чувствовала себя, пока мы добирались до машины, оставленной в миле от логова. Особенно я боялась слонов, потому что они двигаются совершенно бесшумно; но, как оказалось, бояться следовало не их, а львов — они попались нам на дороге через несколько минут после того, как мы сели в машину.

Всю ночь я беспокоилась за своих гепардов, утром отправилась на поиски — и никого не нашла. Мы бродили часа три, а потом стало невыносимо жарко. На обратном пути мы переезжали через небольшую поляну возле лагеря и увидели Пиппу, которая следила за газелью Гранта. Я подъехала и предложила ей мясо, но брюхо у нее было набито, и смотреть на нашу еду она не пожелала; вместо этого она игриво прикусила мою руку. Мне не терпелось увидеть малышей, и мы пошли за Пиппой.