Читать книгу "Доколе длится свет - Агата Кристи"

Иногда нам даже случалось спорить по этому поводу.

– Но, друг мой, я же не англосакс. С чего вдруг я стану выставлять себя лицемером? Si, si[12], именно этим вы все и заняты. Летчик, совершивший трудный полет, теннисный чемпион – все они глядят себе под ноги и едва слышно бормочут, что «ничего такого» они не сделали. Но думают ли они так сами в действительности? Ничуть не бывало. Они восхищались бы подвигом, совершенным кем-то другим. Так что, будучи людьми здравомыслящими, они восхищаются и собой. Но их воспитание не позволяет им об этом заявить. Я же не таков. Таланты, которыми я наделен, я приветствовал бы и в других. Но так получается, что со мной – в моем специфическом роде деятельности – никто равняться не может. C’est dommage![13]Однако раз уж это так, то я открыто, без лицемерия признаю, что я выдающийся человек. Система, метод, психологическое чутье – все это свойственно мне в необычайной мере. Я действительно Эркюль Пуаро! С какой стати я должен краснеть, мяться и бормотать себе под нос, что на самом деле я полный идиот? Это было бы неправдой.

– Разумеется, есть лишь один Эркюль Пуаро, – соглашался я не без нотки злой иронии, которая от Пуаро, к счастью, ускользала.

Леди Четтертон была одной из наиболее пылких почитательниц Пуаро. В одном из дел Пуаро, начав с загадочного поведения пекинеса, распутал целую цепь событий, приведшую в конце концов к одному небезызвестному грабителю-взломщику. Леди Четтертон превозносила его с тех пор.

Пуаро на званом вечере являл собой великолепное зрелище. Его безукоризненный вечерний костюм, изысканно дополненный белым галстуком, идеально симметричный пробор, блеск помады на волосах и великолепие его усов, являвшее собой плод долгих мучений, – все это в сочетании призвано было составить превосходный портрет заправского денди. В такие моменты было поистине трудно принимать этого маленького человека всерьез.

Около половины двенадцатого ночи леди Четтертон, устремившись к нам, ловко извлекла Пуаро из группы восхищенных поклонников и повела куда-то – надо ли говорить, что со мною в кильватере.

– Я хочу, чтобы вы поднялись в мою маленькую комнатку наверху, – почти беззвучно проговорила леди Четтертон, едва только мы оказались вне пределов досягаемости слуха остальных гостей. – Вы знаете, где она, мсье Пуаро. Вы найдете там особу, крайне нуждающуюся в вашей помощи, и, я верю, вы поможете ей. Она одна из моих самых близких приятельниц, поэтому не отказывайте ей.

Произнося все это, леди Четтертон энергичной походкой шла впереди нас и наконец распахнула какую-то дверь.

– Маргарет, милая, я привела его, – провозгласила она с порога. – И он сделает все, что ты хочешь. Вы ведь поможете миссис Клейтон, не правда ли, мсье Пуаро?

И, нимало не усомнившись в ответе, она удалилась с той же энергичной миной, которая сопутствовала всем ее действиям.

Миссис Клейтон сидела на стуле у окна. Поднявшись, она двинулась нам навстречу. Она носила глубокий траур, и матово-черное платье выгодно оттеняло белизну ее кожи. Это была совершенно прелестная женщина, и в ней чувствовались простота и детская искренность, которые делали ее очарование неотразимым.

– Элис Четтертон была настолько добра, – сказала она, – что устроила нашу встречу. Она сказала, что вы можете помочь мне, мсье Пуаро. Конечно, я не могу быть уверенной, что вы станете мне помогать, но я очень надеюсь на это.

Она протянула руку, и Пуаро взял ее. С минуту он стоял так, не выпуская ее руки и глядя на нее испытующим взглядом. В этой его манере не было ничего нескромного. Его взгляд, ласковый, но пристальный, скользил по ее лицу с тем выражением, с каким знаменитый врач-консультант осматривает доставленного к нему нового пациента.

– Вы уверены, сударыня, – наконец произнес он, – что я смогу помочь вам?

– Элис так считает.

– Да, но я спрашиваю вас, сударыня.

Ее щеки окрасились легким румянцем.

– Я не знаю, что вы имеете в виду.

– Что вы хотите, чтобы я сделал, сударыня?

– Вы… вы знаете, кто я? – спросила она.

– Безусловно.

– Тогда вы, наверное, догадываетесь, о чем я хотела вас просить, мсье Пуаро… и капитан Гастингс. – Я был польщен тем, что ей была известна моя скромная личность. – Майор Рич не убивал моего мужа.

– Почему нет?

– Простите?

Пуаро улыбнулся ее легкой растерянности.

– Я спросил: «Почему нет?» – повторил он.

– Не уверена, что я поняла вас.

– Тем не менее все очень просто. Полиция, адвокаты – все они станут задавать один и тот же вопрос: почему майор Рич убил мистера Клейтона? Я же спрашиваю обратное. Я спрашиваю вас, сударыня, почему майор Рич не убивал мистера Клейтона?

– Вы хотите сказать – почему я так уверена в этом? Но я знаю. Я очень хорошо знаю майора Рича.

– Вы очень хорошо знаете майора Рича, – без всякого выражения повторил Пуаро.

Щеки ее вспыхнули.

– Да, вот так они все и скажут – именно так и подумают! О, я ведь знаю!

– C’est vrai[14]. Об этом они вас и спросят – насколько хорошо вы знали майора Рича? Может быть, вы скажете им правду, а может, солжете. Женщине необходимо уметь лгать, это хорошее оружие. Но трем людям, сударыня, женщине следует говорить правду: своему духовнику, своему парикмахеру и своему частному детективу, если она доверяет им. Вы доверяете мне, мадам?

Маргарита Клейтон глубоко вздохнула.

– Да, – ответила она. – Я доверяю. Мне нужно вам доверять, – немного по-детски добавила она.

– Итак, насколько хорошо вы знаете майора Рича?

С минуту она смотрела на него молча, потом решительно вздернула подбородок:

– Я отвечу на ваш вопрос. Я полюбила Джека с того самого момента, как увидела его, – два года тому назад. В последнее время мне казалось – я даже в этом уверена, – он стал испытывать ко мне те же чувства. Но он никогда не заводил об этом речи.

– Epatant![15]– воскликнул мсье Пуаро. – Вы сэкономили мне добрых четверть часа, без околичностей перейдя к делу. У вас есть здравый смысл. Теперь о вашем муже – он подозревал о ваших чувствах?

– Я не знаю, – медленно проговорила Маргарита. – В последнее время мне казалось, будто он что-то заподозрил. Он переменился… Но может быть, я просто себе это вообразила.

– Кто-нибудь еще догадывался о ваших чувствах?

– Не думаю.

– И – простите меня, сударыня, – вы ведь не любили своего мужа?