Читать книгу "Нецензурное убийство - Марчин Вроньский"

— Зачем вы тратите наше время, вместо того чтобы проинформировать управление? — нахмурил брови Собочинский. — Это уже их дело.

— Пан комендант, я зашел в тупик, — подавленно проговорил Мачеевский. — Честно говоря, у меня только неофициальные показания пьяного свидетеля и пара собственных предположений. Если воеводские пойдут по этому следу и что-то обнаружат, загребут премию за счет нашего отдела. Если не обнаружат ничего, выставят нас идиотами.

— Здесь не уездная лига, пан младший комиссар. Мы играем в сборной.

— Есть еще кое-что, пан комендант… — осторожно начал Зыга. Он не до конца определился, можно ли в этом вопросе доверять Собочинскому. Хотя до сих пор он еще ни разу не нарывался…

— Ну, слушаю!

Мачеевский рассказал о встрече с Закшевским и Гайецем, об изъятой цензурой статье в «Голосе», о председателе Липовском и профессоре Ахейце. Всю правду. Только линию Тромбича опустил.

— И вы полагаете, что кто-то из воеводской комендатуры состоит в сговоре? — поднял брови Собочинский.

— А зачем еще прикомандировывать к нам такого Томашчика? Я не сомневаюсь, что именно он стоит за тем, что нас отстранили от дела Биндера. Он ничего не делает, только под ногами путается.

Комендант встал и прошелся по кабинету.

— Ну ладно, — решил он после минутного размышления. — Делай как знаешь, пан. Вы, комиссар, ни разу еще меня не подводили. Как только у вас что-нибудь появится, я хотел бы услышать об этом первым. Да, и еще одно! Ради Бога, приведи ты себя в порядок, а то сам как бандит выглядишь.

* * *

Едва Мачеевский закрыл за собой дверь в кабинет Собочинского, он увидел ухмыляющегося до ушей Томашчика. Томашчик шел по коридору, а за ним вели закованного в наручники Закшевского. Взор у поэта был мутный — скорее всего после вчерашней выпивки он с утра вышибал клин клином. Увидев Зыгу, Закшевский остановился и кивнул.

— Идем, — слегка подтолкнул арестанта сопровождавший его шпик.

Мачеевский не слишком хорошо знал своих политических сыщиков. Их было всего шестеро, в четыре раза меньше, чем уголовных. Сделавшись начальником следственного отдела, он сразу передал их Крафту. Счел, что ему и без того забот хватает с реальными преступниками, чтобы еще выискивать вымышленные жидо-коммунистические заговоры. Он не собирался лично руководить надзором за сионистами или наивными студентами, которые вместо того чтобы любить маршала, грезили о народной республике или Польше от моря до моря[45]. Другое дело — район Бялостока или Кресы, где советские агенты действительно могли найти благоприятную почву, но Люблин…

Теперь, когда Томашчик уже четыре дня хозяйничал в комиссариате, как у себя дома, Зыга раскаивался, что дал себе в этом поблажку. Он не имел ни малейшего понятия, как играть с политическими. По счастью, один из них, Дудаж, был у него на крючке. И тот хорошо об этом помнил.

Младший комиссар зашел в комнату уголовных следователей. Она была почти пуста, только Зельный делал вид, что работает над каким-то отчетом. На самом деле он развлекался беседой с панной Ядвигой, которая присела на краешек стола. Заслышав скрип двери, оба подняли головы. На лице агента еще блуждала улыбка провинциального любовника.

— Вам что, делать нечего? — прошипел Мачеевский.

— Извините. — Машинистка, смутившись, вышла из комнаты. Зельный якобы уставился в свой рапорт, но было видно, что он ждет указаний.

— Может, ты знаешь, кто ходил за Закшевским? — спросил Зыга.

— Нет, пан начальник. А должен?

— Зайдешь сейчас к политическим и вызовешь Дудажа. Пусть идет с тобой в туалет.

— Зачем бы, пан начальник? Конфессионал? — догадался агент. — Заглянете туда через пять минут? — Он встал и убрал неоконченный рапорт на полку. — Даже лучше через три, пан начальник.

Мачеевский подошел к окну. Старое замызганное стекло прочертил наискось голубиный помет. Крафт приказал бы немедленно вызвать сторожа, чтобы тот все вытер, но Зыга только закрыл занавеску и присел на соседний подоконник. Во дворе ветер как раз начинал разносить кучи листьев, которые дворник уже который день кряду тщательно сгребал, но не выбрасывал. Последнее время довольно много говорилось об увольнении гражданских служащих, вот дворник и демонстрировал свою работу, чтобы видно было, как он старается.

Зыга посмотрел на часы. После разговора с агентом прошло три с половиной минуты. Он быстрым шагом спустился вниз в туалет. Зельный смотрелся в почти матовое от старости зеркало и приглаживал волосы. Дудаж стоял в углу, нервно куря папиросу.

— В чем дело, пан комиссар? — спросил он, приблизившись на пару шагов.

— В Закшевском, Дудаж. — Мачеевский легким движением вынул у него из руки папиросу, смял и утопил в луже, которая собралась над забитой мусором сливной решеткой. — Кто его сцапал и каким чудом? Только я не Томашчик, мне надо говорить правду.

Шпик облегченно вздохнул. Его худое лицо расплылось в улыбке, крысиные усики поднялись вверх.

— Тут никакой тайны нет, пан комиссар, клянусь. Все было так, как в рапорте. Мы получили наводку, что он находится в квартире на Товаровой. И он там действительно был. Клиента забрали прямо из постели, в одних кальсонах. А водярой от него на километр несло, пан комиссар.

— К делу: кто его заложил? — рявкнул Зыга.

— Баба, жидовка. То ли Шайман, то ли Шийман, не помню, но в рапорте все есть.

— А чего в нем нет? — Мачеевский неспешно двинулся в сторону писсуаров, тесня агента все ближе к луже у сливной решетки. — А то я вспомню, кто год назад продал писакам…

— Пан младший комиссар, тут дело совершенно ясное, — поспешно заверил его агент. — Я знаю, что пан младший комиссар запретил его слишком искать. И никто не искал, клянусь! Эта бабенка выдала его из ревности. Они с ней повздорили, а как он заснул, она бегом до комиссариата.

Каблуки Дудажа уже на полсантиметра погрузились в грязную воду. Мачеевский через его плечо глянул на Зельного. Тот поразмыслил. «Не врет», — произнес он одними губами.

— Я правду говорю, пану младшему комиссару Томашчику свезло, как слепой курице…

— Ладно, — оборвал агента Зыга. — Сходили в туалет, и за работу. И рот на замок, так?

Дудаж кивнул и щелкнул каблуками так, что аж вода с пола брызнула.

* * *