Читать книгу "Медовый рай - Светлана Демидова"

– Это тебе в детскую. Котятки для Мариночки, а песик для Даньки. Сама уж вставь в рамки и повесь над их диванчиками, ладно?

– Ой, Галка… – восхищенно выдохнула Наташа. – Конечно, повешу! Представляю, как они обрадуются! – Потом оторвала от работ глаза, перевела взгляд на меня и командным тоном произнесла: – Чтобы в субботу обедала у нас! Договорились? А то дети покоя не дадут!

Я кивнула и пообещала:

– Конечно, приеду!

Через некоторое время Наташа позвонила мне в большом возбуждении и прямо-таки заверещала в трубку:

– Я же говорила, что на твои работы найдутся любители! Вчера к нам приходили сослуживцы Илюшки, все прямо так и разинули рты! А когда я сказала, что это вышивки, они вообще обалдели – думали, картины маслом. Дважды обалдели, когда узнали, что так талантливо вышивает моя родная сестрица. Хотят с тобой связаться, чтобы ты и им вышила за деньги. Я пока твой телефон не давала, так как хорошо знаю тебя – еще разозлишься, что у тебя не спросила! Так давать номер твоей мобилы или не давать?!

Я разрешила дать. Наташа велела мне ни в коем случае не продешевить и, совершенно удовлетворенная, отключилась.

Таким образом, с подачи сестры я действительно продала несколько картин. Признаюсь, что мне было очень жаль с ними расставаться, но я убедила себя: нужно гордиться тем, что теперь мои вышивки – в частных коллекциях, как принято говорить о живописи.

В связи со своим тотальным увлечением вышивкой я совсем оторвалась от жизни: не читала газет, забыла о телевизоре. Однажды за ужином все-таки решила посмотреть новости. Включила телевизор и выбрала петербургский канал. Закончился один сюжет, сути которого я не сумела уловить, поняла только, что он на медицинскую тему, и тут же перед моими глазами возник полуразрушенный брилевский храм. Занесенный снегом, он выглядел величественно, монументально и, я бы сказала, неприступно. Промороженный и заснеженный, он не казался сильно разрушенным, но я-то знала, что это всего лишь зимняя иллюзия. Сердце кольнуло, и сейчас, январским вечером, мне живо вспомнились начало лета, жаркий солнечный день, медовая речка, стрекозы с дивными прозрачными крылышками и тело Мая, долгое и прохладное после купания. Я помотала головой, стряхивая наваждение, и уставилась на экран. Телерепортер что-то рассказывал об истории постройки, но я никак не могла вслушаться и без конца теряла нить его повествования. Я была убеждена, что навсегда вытравила из воспоминаний летние дни медового рая, но обманулась. Они, эти воспоминания, сделались вдруг выпуклее и четче, чем действительность. Мне казалось, что комната моей квартиры наполнилась светом, звоном насекомых, тихими всплесками воды. Я чувствовала на губах вкус закушенной травинки и… поцелуев Мая. Глаза против воли наполнились слезами, и я разрыдалась. Я не позволила себе слез даже тогда, когда его жена выставила меня из квартиры, и они, видимо, застыли внутри меня ледяной глыбой, которая порой мешала мне дышать. Сейчас этот лед начал подтаивать, и слезам не было конца. Через некоторое время сквозь собственные всхлипы и завывания я услышала знакомый голос и решила, что схожу с ума. Потом поняла, что Май обращался вовсе не ко мне, как должно бы, наверно, быть при такого рода слуховых галлюцинациях. Он что-то говорил о храме Вознесения Господня, и я догадалась, что звук идет из телевизора. С трудом уняв слезы, я уставилось в экран. Некоторое время картинка расплывалась и чуть ли не капала на пол. Я вынуждена была несколько раз насухо вытереть глаза полой домашней куртки, прежде чем смогла разглядеть, что на экране происходит. На меня своими по-ангельски светлыми глазами смотрел Май Лазовитый. Он был в пушистой лисьей шапке с опущенными ушами, мех которых около рта покрылся изморозью. Его лицо мне показалось похудевшим и изможденным. «Похоже, твоя жемчужная леди тебя плохо кормит», – с несвойственным мне злорадством подумала я. Злорадство относилось, разумеется, не к Маю, а к его жене. Конечно, хорошо кормить мужей – не княжеское дело. Прислугу надо нанимать. Наверняка домработницы не могут долго терпеть гнусный характер княгини Лазовитой и быстро покидают неуютный дом. Интересно, как он выглядит, их дом… настоящий, а не съемная квартира на Ваське… Впрочем, это не моего ума дело…

Май с телевизионного экрана говорил о реставрационных работах, которые уже этой весной будут проводиться в храме, но я слушала плохо. Я смотрела на любимое лицо и изнывала от тоски. Эти месяцы, что я прожила без него, пролетели довольно быстро, но только потому, что я изнуряла себя сначала запойным чтением и всякими культурными мероприятиями, а потом – вышивкой. Я вдруг почувствовала, как смертельно устала от этой своей чрезмерно насыщенной жизни, и чуть ли не с отвращением посмотрела на пяльцы с недавно начатой работой. Похоже, это лекарство от одиночества скоро перестанет мне помогать. Что же я тогда буду делать? Нет, наверное, неправильно называть мое состояние одиночеством. Одинокие люди, если не приняли его как образ жизни (а я знаю и таких), ищут знакомств, мечтают о друзьях или возлюбленных. Мне никого не надо. Вот не надо – и все! Мне нужен только один мужчина – Май, но он женат, и с этим ничего нельзя поделать. Если бы я ему была нужна, он смог бы меня найти. Дачу я все-таки не продала… Не смогла… И ладно… И пусть все остается так, как есть. После этой передачи я снова возьму себя в руки и продолжу вышивание. Может, Наташа найдет мне еще покупателей, и все будет нормально… Если сложить деньги за вышивки с положенными мне отпускными, то, наверное, можно будет съездить в Европу. Например, в Лондон. Очень хочется. Я обожаю английскую литературу, особенно викторианские романы…

В этот момент моих размышлений о Лондоне и английской литературе телевизионная камера отъехала на некоторое расстояние от Мая, и его стройная фигура в темно-синей куртке и черных джинсах на фоне промороженного до сахарной ноздреватой белизны храма показалась мне слишком хрупкой. Похоже, он действительно сильно похудел.

Май махал руками, что-то объясняя в камеру, показывал на останки купола, а в моей голове билось только одно: «Я люблю тебя… я люблю тебя… как же я тебя люблю…»

После того как репортер поблагодарил реставратора Лазовитого за интересный рассказ, камера опять крупно взяла лицо Мая. Он кивнул, до боли знакомо улыбнулся и неожиданно сказал:

– А можно я, как говорится, пользуясь случаем, передам привет?

Слегка обалдевший телевизионщик пожал плечами и протянул ему микрофон, похожий на батончик мороженого в шоколаде:

– Пожалуйста.

Май смешно сморщил нос и сказал, слегка наклонившись к микрофону с высоты своего немаленького роста:

– Я хочу передать привет одной женщине, которую… потерял… Ее зовут Галиной, Галей…

Было видно, что Маю нелегко дается этот «привет», транслируемый если и не на всю страну, то на весь Санкт-Петербург. Видимо, почувствовав его неподдельное волнение, камеру подкатили еще ближе к нему, и мой любимый, чуть дрогнув голосом, произнес:

– В общем… если Галя меня сейчас видит и слышит, то она знает, что ей делать… – После этого Май несколько кривовато улыбнулся и выдохнул: – Все… У меня все… Спасибо…