Читать книгу "Все мертвые обретут покой - Джон Коннолли"

Уолтер был страстным любителем чтения и поглощал знания с такой же жадностью, с какой в некоторых племенах съедали сердца врагов в надежде стать храбрее. Наши литературные вкусы сходились. Нам обоим нравились гангстерские рассказы Раньона, произведения Вудхауса, Тобиаса Вулфа, Рэймонда Карвера, Дональда Бартелма, поэзия Э.Э. Каммингса и, как ни странно, творчество графа Рочестера, аристократа времен Реставрации, страдавшего от своих слабостей: пристрастия к спиртному, женщинам и неспособности быть достойным мужем.

Как сейчас вижу Уолтера, прогуливающегося вдоль пляжа по набережной Рехобота с фруктовым мороженым на палочке. На нем шорты цвета хаки и кричащей расцветки рубашка навыпуск; его сандалеты шлепают по припудренному песком деревянному настилу, и соломенная шляпа защищает от солнца голову с уже начавшей пробиваться лысиной. Уолт был воплощением довольства, но я знал, что ему постоянно не хватает Ли, чем бы он не занимался: шутил ли с нами, изучал ли меню, просаживал ли деньги на автоматах, таскал ли потихоньку чипсы из пакета Томми или плескался в прохладных волнах прибоя.

Я знал также, что в жизни Коула маленькие радости и красота знакомого и привычного приобретали новый, глубокий смысл, даря истинную радость. Такая жизнь не могла не вызывать зависть.

* * *

В первый раз я увидел Сьюзен Льюис в универсальном магазине старого образца «Лингос Маркет», где сельскохозяйственная продукция и полуфабрикаты продавались наряду с дорогими сырами и фирменными изделиями собственной пекарни. Это был семейный магазин, где работали сестра, брат и их мать, маленькая седая женщина с кипучей натурой, как у пса терьера.

Наутро после нашего приезда на курорт я выполз в «Лингос» купить кофе и газету. Сухость во рту и дрожь в ногах напоминала о бурно проведенной ночи. Она стояла у прилавка и заказывала себе кофе, фасоль и орешки. На ней было желтое летнее платье. Я отметил собранные в хвост пышные волосы и глубину синих глаз. Она была невероятно, сказочно красива в то утро.

Мой же вид не выдерживал никакой критики. Тем не менее она мне улыбнулась. Я встал за ней к прилавку, и от меня, должно быть, несло перегаром.

В тот же день я снова увидел ее, на этот раз у бассейна. Она вышла из воды и отправилась переодеваться, а я в это время пыхтел в лодке-тренажере, стараясь выгнать остатки хмеля. В последующие день-два я замечал ее то там, то здесь: в книжном магазине, где она рассматривала обложки обманчиво увлекательных триллеров; или она проходила мимо прачечной самообслуживания с пакетом пончиков; я видел ее с подругой в окне бара «Ирландские глаза»... но как-то вечером наши пути пересеклись на берегу. Она стояла на моле спиной к набережной: позади Сьюзен шумела играми и голосами галерея автоматов, а перед ней разбивались волны прибоя.

Она была одна и увлеченно наблюдала за белеющими среди тьмы пенными бурунами. Если не считать галереи и палаток с едой, где крутилась публика, пляж выглядел поразительно пустынно.

Я подошел и встал рядом. Она оглядела меня и улыбнулась:

— Теперь вам получше?

— Слегка. Вы застали меня не в лучшее время.

— Да уж, я носом чуяла это «не лучшее время», — поморщилась она.

— Извините. Если бы я знал, что встречу вас, я бы приоделся, — ответил я совершенно серьезно.

— У меня тоже случались плохие времена.

Вот так все и началось. Сьюзен жила в Нью-Джерси и каждый день приезжала в Манхэттен, где работала в издательстве, а каждую вторую неделю отправлялась на выходные в Массачусетс навестить родителей. Год спустя мы поженились. А еще через год у нас родилась Дженнифер. Три года мы прожили хорошо, а потом все пошло наперекосяк. Думаю, в этом есть моя вина. Когда мои родители поженились, они хорошо представляли себе, какую дань требует от брака жизнь полицейского. Отец сам жил такой жизнью и видел, какой отпечаток служба накладывает на жизнь тех, кто работал рядом. Мама тоже не заблуждалась на этот счет. Ее отец служил в штате Мэн помощником шерифа и вышел в отставку прежде, чем издержки его профессии стали непомерно велики.

Сьюзен такого опыта не имела. В семье, где росли еще трое детей, она была младшей. Ее и ныне здравствующие родители, а также остальные члены семьи в ней души не чаяли. Когда ее не стало, все они перестали со мной разговаривать. Даже во время похорон мы словом не перемолвились. После смерти Сьюзен и Дженнифер мне словно преградили доступ в поток жизни, обрекая болтаться в темной стоячей воде.

Глава 16

Смерть Сьюзен и Дженнифер привлекла к себе повышенное внимание, но волна интереса быстро улеглась. Несмотря на то, что в прессе не сообщалось о таких шокирующих подробностях, как снятая кожа, срезанные лица и ослепление, это не остановило любителей пощекотать себе нервы. В продолжение определенного времени эти чокнутые подъезжали к дому и фотографировались во дворе. Патруль даже задержал парочку, пытавшуюся через черный ход пробраться на кухню, чтобы сняться на тех стульях, на которых умерли Сьюзен и Дженнифер. После трагедии мне то и дело звонили: одни заявляли, что они в браке с убийцей, кто-то сообщал о встречах с ним в прошлой жизни, были и такие, кто злорадствовал по поводу гибели моей семьи. В конце концов я съехал оттуда и общался только по телефону с адвокатом, которому поручил продать дом.

Общину возле Портленда, в штате Мэн, я нашел, возвращаясь в Манхэттен из Чикаго после неудачной гонки за очередным призраком. Байрон Эйбл, подозреваемый в детоубийстве, был уже мертв, когда я приехал. Он сцепился с местными бандитами на стоянке у бара и поплатился за это. Возможно, мне хотелось найти покой для души в каком-то знакомом месте, но я не бывал дальше дома в Скарборо, завещанного мне дедом.

Я был совсем плох. Когда девушка из общины наткнулась на меня у заколоченных дверей магазина и предложила ночлег, я оказался в состоянии только кивнуть головой. Я плакал, и меня тошнило. Двое ее спутников, огромного роста, в грязных сапогах, пропахших потом и хвоей рубашках заволокли меня в машину и втолкнули на заднее сиденье. Тогда я подумал, что они собираются меня убить, и особых возражений у меня бы не возникло.

Им почти это удалось. Когда я покидал общину шесть недель спустя, я потерял в весе четырнадцать фунтов и мышцы у меня на животе выдавались вперед, как пластины на спине аллигатора. Я трудился на их маленькой ферме и посещал занятия, где такие же, как и я, пытались освободиться от своих «демонов». Меня по-прежнему тянуло к рюмке, но я подавлял это желание, как меня учили. По вечерам мы молились, а каждое воскресенье пастор читал проповедь о воздержанности, терпимости, необходимости для каждого человека обрести душевный покой. Существовала община за счет продажи продуктов сельского хозяйства и мебели собственного производства, а также за счет пожертвований тех, кому она помогла; некоторые стали теперь состоятельными людьми.

Все мои попытки обрести душевный покой ни к чему не привели, более того, меня пожирала жажда выместить на ком-либо свою злость. Я чувствовал себя в подвешенном состоянии: расследование зашло в тупик и могло возобновиться только после совершения сходного преступления, тогда появилась бы возможность найти закономерности и составить схему.