Читать книгу "Нисхождение - Патриция Хайсмит"

Иенсен молчал очень долго, и Ингхэм решил, что тот не хочет говорить об этом или думает о чем-то другом — возможно, эта история показалась ему настолько обыденной, что не вызвала особого интереса.

— На твоем месте я постарался бы забыть об этом как можно быстрее. Ведь ты даже толком не знаешь, что случилось.

Это прозвучало не слишком утешительно. Ингхэм понял, что ждал от него чего-то большего.

— Я надеюсь, ты в него попал, — тихо сказал Иенсен. — Этот араб был настоящей свиньей. Мне бы хотелось думать, что ты в него попал, потому что это слегка утешает меня, когда я вспоминаю о моей собаке, — правда, совсем чуть-чуть. Хотя этот чертов араб не стоит моего Хассо.

Неожиданно Ингхэм почувствовал себя гораздо лучше.

— Что правда, то правда.

Они снова улеглись, спрятав лица в теплые рукава свитеров. И Иенсен задул огонь.

Глава 14

Была пятница, двадцать восьмое июля, канун их возвращения в Хаммамет. Они побывали в городе Меденины и на острове Джерба. Им пришлось терпеть неудобства в маленьком городишке, где не нашлось даже отеля, и ночевать в комнатушке над рестораном, в котором они перед этим ужинали. Ингхэм, так же как и Иенсен, брился ежедневно. В Метойе, в древнем городке неподалеку от Габеса, где они останавливались выпить после обеда кофе, Иенсен облюбовал себе парнишку лет четырнадцати и ушел с ним, попросив Ингхэма подождать его несколько минут. Уже через десять минут Иенсен вернулся обратно, улыбаясь и неся с собой шерстяную подстилку в черно-красную клетку. Иенсен рассказал, что мальчишка привел его в дом, где ни в одной комнате невозможно было уединиться. Тогда Иенсен предложил ему пять сотен миллимесов, и мальчишка стащил эту подстилку прямо за спиной у матери, чтобы хоть как-то отблагодарить его. Мальчик сказал, что эту подстилку сшила его мать, но владелец ресторана, которому она продавала свои подстилки, не заплатил пять сотен миллимесов.

— Он хороший мальчик. Я уверен, он отдаст деньги матери, — улыбнулся Иенсен. Эта история какое-то время занимала Иенсена. Что могла подумать мать, когда увидела Иенсена, пришедшего к ней в дом вместе с ее сыном? Или это случалось по нескольку раз на дню? А если так, то имело ли это какое-то значение?

Когда Ингхэм вернулся в свое бунгало, опрятная голубизна и белоснежная чистота его жилища, казалось, хранили в себе нечто отталкивающее и несчастливое. Но это же абсурд, подумал Ингхэм. Он просто не видел приличного жилья целых пять дней. Но отвращение к бунгало не покидало его. Ингхэма ожидало несколько писем, из которых только два вызвали его интерес: контракт от его агента из Норвегии на издание «Игры в «Если» и письмо от Рэгги Малдавена, приятеля из Нью-Йорка. Рэгги был вольным журналистом, женатым человеком, отцом маленькой девочки, трудившимся в данный момент над своим романом. Его интересовало, как долго Ингхэм намеревается пробыть в Тунисе и что он там делает после самоубийства Джона Кастлвуда? «Как поживает Ина? Я не видел ее уже с месяц, и то лишь поздоровался с ней тогда, в ресторане…» Рэгги хорошо знал Ину, достаточно хорошо, чтобы позвонить ей и поговорить обо всем. Ингхэм понимал, что Рэгги проявлял в отношении ее деликатность. Он был уверен, что люди вроде Рэгги наслышаны об отношениях между Джоном и Иной. Окружающие всегда интересуются причинами самоубийства и не перестают задавать вопросы, пока не выяснят правду.

Ингхэм распаковал свои вещи, принял душ и побрился. Он делал все медленно, погрузившись в размышления. Он собирался заехать за Иенсеном часов в восемь, чтобы пообедать с ним вместе в ресторане отеля. А сейчас было уже шесть тридцать. Вспомнив, что так и не ответил на последнее письмо Ины, он закончил одеваться, сел за стол и принялся за письмо не потому, что ему этого хотелось, а потому, что он больше не хотел держать все это в голове.

«28 июля 19…

Дорогая Ина!

Да, твое письмо здорово удивило меня. Я и не подозревал, что дела зашли так далеко. Но я не питаю к тебе никакой обиды. Моя пишущая машинка в ремонте, поэтому я не могу писать со своей обычной легкостью.

Разумеется, я не вижу причины, по которой нам нельзя будет видеться в дальнейшем, если нам обоим этого захочется. И конечно же я понимаю, что с твоей точки зрения я казался тебе довольно равнодушным. Возможно, я осторожничал. У меня есть прошлое, о котором тебе хорошо известно, от которого не так-то просто избавиться, — я имею в виду те полтора года, пока я не повстречал и не полюбил тебя. Когда это случилось? Почти год назад. Этот период, теперь это уже год и восемь месяцев (со времени моего развода), казался мне чем-то вроде ночного кошмара (на самом деле я не спал как следует почти год, как я уже тебе говорил, и даже уже после того, как повстречал тебя), но мне страшно подумать, что сталось бы со мной, если бы я не встретил тебя. Ты вернула меня к жизни, ты подняла мой дух значительно больше, чем я хотел бы это признать. Ты заставила меня понять, что я могу быть кому-то небезразличен, что я могу полюбить снова. Я всегда буду благодарен тебе за это. Кто знает, может, ты спасла мне жизнь, потому что, хотя я всегда оставался способным работать, я был сломлен духовно и внутренне опустошен. Как долго могло бы это продолжаться?»

«Неплохо сказано, — подумал Ингхэм, — и к тому же вполне искренне».

«Я только что вернулся из пятидневного автомобильного путешествия на юг страны. Табес (оазис), езда на верблюдах, остров Джерба. И сплошная пустыня. Мне кажется, все это заставляет людей видеть вещи гораздо яснее и не так близоруко. Возможно, делает их более простыми. Давай не будем воспринимать все так серьезно. Не терзай себя случившимся. Прости, но я должен признаться тебе, что как-то засмеялся при мысли: «Джон принес свою любовь в жертву Ине на алтарь кровати Ингхэма». И мне как-то даже полегчало».

Его прервал стук. Это явился НОЖ.

— А вот и мы, здравствуйте! Рад вас видеть! — приветствовал его Ингхэм с такой же сердечностью, с какой его обычно встречал Адамс.

— И я рад! Когда вы вернулись? Я увидел вашу машину.

— Где-то около пяти. Заходите, пропустим по стаканчику.

— О нет, ведь вы работаете.

— Я всего лишь пишу письмо. — Ингхэм настоял, чтобы Адамс вошел, и тут же забеспокоился, как бы тот не заметил отсутствие пишущей машинки. — Садитесь где-нибудь. Где вам удобно. — Ингхэм вышел на кухню. Он был рад, что ему не отключили холодильник, поэтому в нем нашелся лед.

— И где же вы побывали? — спросил Адамс.

Ингхэм рассказал ему о поездке, о том, как мерз ночью в пустыне, как был вынужден вскакивать в пять утра и бегать кругами, чтобы согреться.

— Кстати, я путешествовал вместе с Андерсом Иенсеном, художником из Дании.

— О, вот как! Он симпатичный парень?

Ингхэм не знал, что Адамс имел в виду под словом «симпатичный». Возможно, это относилось к политическим взглядам Иенсена.

— Он хороший компаньон, — ответил Ингхэм. — Бедняга, до сих пор не нашел своего пса. Он уверен, что это сделали арабы, и здорово сердится на них. Трудно винить его за это.