Читать книгу "Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов"

Макар Макарович с видом старого кобеля почесал щеку, отчего скрежет щетины заглушил ходики, на которые он же просил не обращать внимания, и выдал:

– А потому, что она сегодня здесь, а завтра – там, и никто догнать не может, где она новым утром просыпается. То в сороковой, у себя, то у товарища Тимофеева, то у Коли Мартинсона на втором этаже. С мужем как рассталась в эпоху девальвации, так места себе найти и не может. Так что, если она видела, что в машине происходило, то, скорее всего, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое июня она у товарища Тимофеева допоздна засиделась. Угол мне подсказывает, Дмитрий Иванович.

– А ты не фантазируешь, старик? – подозрительно прищурясь, поинтересовался Кряжин. – Насчет управдома с Веркой?

Цыкнув, Михеич распахнул руки, словно для объятий, и окинул Ивана Дмитриевича снисходительным взглядом.

– Я-то фантазирую? Я-то? Вот, расскажу одну историю («Только быстро», – предупредил Кряжин)... Минуту займет, не больше. Обещаю. Иногда я, Иваныч, тару по подъездам высматриваю. Вот, одиннадцатого утром, как сейчас помню, зашел я в соседний – пусто. В следующий – то же самое. А в последнем, где Тимофеев управляется делами дома, стоит четвертинка от «Фронтовой». Я прихватил ее, зырк! – а в замочной скважине у товарища Тимофеева бумажка торчит. Вообще-то, я, Дмитрий, такими делами не занимаюсь – противно. Но тут не удержался. Разворачиваю писулю, а там – «Буду вечером. На работу не звони, я на базе». И подпись – «В». Понял?

– Где записка? – вяло зевнул Кряжин.

– Снова в скважину вставил. Куды же ее еще? Товарища Тимофеева жалко. Он-то завсегда будет, а вот Париж-Дакар с ним, как уже точно установлено, нет. Вишь, вечером одиннадцатого она – будет. А когда она опять захочет, неизвестно.

Ничего нового из повторного допроса, помимо указаний старика о том, что вышедший из джипа держался рукой за нос, Кряжин для себя не извлек. Тем не менее остался доволен. Кое-что ему подсказывало, что, помимо сороковой квартиры, у него появился новый объект для исследования.

Квартира товарища Тимофеева представляла собой жилище старого холостяка, заполненное предметами первой, второй, третьей необходимости, а также вещами, в категорию необходимых не включаемых. Просторное трехкомнатное жилище, в котором спокойно умещались рояль, по два ковра в каждой комнате на стенах, два телевизора и мини-пилорама. У Кряжина, едва он переступил порог этого дома, мгновенно сформировалось мнение о том, что каждый, съезжая из этого ветхого дома, оставлял товарищу Тимофееву то, что увезти с собой не мог, либо не видел в этом необходимости. Но все это Иван Дмитриевич рассмотрел потом, а сейчас в дверях его встретил упитанный мужчина лет пятидесяти, от которого пахло котлетами, лосьоном после бритья и сигаретным дымом. Возможно, дымом и съестным пахло не от него, а из квартиры, но вышел он так неожиданно, после первого же стука, что предстал именно таким.

Короткое знакомство, минута на изучение удостоверения, еще минута на торги, вопросы о повестках, и – Кряжин внутри.

Минут десять ушло на объяснение причин визита. Собственно, Иван-то Дмитриевич все разъяснил быстро и уложился в тридцать секунд, а проблема возникла с товарищем Тимофеевым. Он то не понимал, под каким углом расположены его окна по отношению ко второму подъезду, то никак не мог вспомнить, что несколько дней назад практически под его окнами прибили депутата Государственной думы, то признавался, что даму по имени Вера знает недостаточно хорошо, а о тетке с прозвищем Париж-Дакар вообще впервые слышит.

Это как раз та группа свидетелей, которая следователя понимает хорошо, информацией владеет, но в силу ряда причин отказывается ею делиться. Ситуацию осложнял тот факт, что товарищ Тимофеев свой статус старшего по дому ощущал реально, считал его государственной должностью и на контакт идти решительно отказывался.

Тактика допроса в конфликтной ситуации для следователя становится самым трудным способом получения истинной информации. Проблема в том, что интересы сторон полярны вплоть до знака, которым они заряжены. Если брать конкретный пример, то товарищу Тимофееву категорически не хочется, чтобы о его сексуальной жизни, напоминающей спаривание в мире животных, узнал весь дом. И, хотя весь дом об этом знает, товарищу Тимофееву очень не хочется, чтобы этот двор узнал еще и о том, что об этом знает Генеральная прокуратура Российской Федерации.

Ивану Дмитриевичу, наоборот, очень хочется узнать, чем занимался товарищ Тимофеев в ночь на двенадцатое июня. Чем и с кем, ибо от ответов на эти вопросы зависит очень многое. За долгие годы и даже века существования следственного дела, как института правосудия, общество познало два способа, посредством которых достигается истина. Убеждение и принуждение.

Если коротко, то этот словесный отстой, напоминающий философский бред находящегося в глубокой коме нобелевского лауреата, именуется «психологической вербовкой», и старшему следователю по особо важным делам, не владеющим этим приемом, в Генеральной прокуратуре делать нечего.

Но сейчас применять его не было никакой необходимости. Иван Дмитриевич находился в другой квартире, с совершенно другим по своему идейному складу человеком и уже через пять минут разговора стал понимать, что вышеописанный способ получения информации достичь необходимого результата не в состоянии. Для любого обывателя, кто не знаком с работой следователя-профессионала, выражение «принуждение» звучит как основание для написания жалобы в вышестоящую инстанцию. Но истина заключается в том, что не любой поймет, что его, простите, поимели. Этим и отличается следователь-профессионал от следователя, чьи дела рассыпаются в суде, как переваренные пельмени. Подходящий способ принуждения из тысяч имеющихся в голове бывалого следователя возникает практически сразу, едва тот начинает понимать, что метод убеждения бессилен. Еще несколько минут на определение круга интересов собеседника, мотивации его поведения, интеллектуального уровня, и сознание следователя выдает самый подходящий способ вытянуть все, что нужно, не теряя при этом нервов и лишних калорий.

– Вы успокойтесь, гражданин Тимофеев, – перетаптываясь с ноги на ногу, попросил Кряжин. – Пригласите присесть следователя Генеральной...

– Вызывайте повесткой! Моя квартира не следственный изолятор.

– ... прокуратуры, спросите, в чем, собственно, дело. Чаю не прошу, меня в пяти предыдущих квартирах так опоили, что садиться даже не хочется. Я и не сел бы в любом случае, но предложить-то можно было? Или вас действительно лучше повесткой вызывать?

– Обязательно, – подтвердил товарищ Тимофеев. – О-фи-ци-ально. С присутствием адвоката. А сейчас я никаких показаний давать не стану. Понимаю, что Генеральная, но и вы поймите: старший по дому, как-никак...

– Это мы понимаем, – поджав губы, глупо буркнул Кряжин и стал вытаскивать из кармана сотовый телефон. – Старший по дому, это вам не... Васильев! Сейчас бери машину и езжай на Резниковскую, восемнадцать. Я в шестьдесят первой квартире. Захвати с собой постановление... – В трубке по-прежнему висела тишина, и Иван Дмитриевич добавил: – Да, тот самый бланк, в соответствии с «девяносто первой».