Читать книгу "Басилевс - Виталий Гладкий"

Только гордый потомок саев, миксэллин, и остался в живых. Его конь был изранен стрелами, и начальник охраны, на скаку перепрыгнув на лошадь без седока, умчался в степь. Разбойники не стали его преследовать, а занялись грабежом повозок каравана.

– Фат, поди сюда! – позвал главаря один из них.

Угрюмый пегобородый великан подъехал к передней повозке. Там уже собрались его гогочущие подручные. Действо, представшее перед его глазами, вызвало на широком, грубо высеченном лице великана кривую ухмылку.

Возле повозки сидели псы разбойников, мохнатые широкогрудые зверюги, помесь волков и боевых собак персов. А внутри образованного ими круга стояли двое: посеревший от страха толстяк-купец и кифаред, который наигрывал какую-то заунывную мелодию и пел дребезжащим дискантом.

– Кто вы? – басом спросил Фат на смешанном скифо-сармато-эллинском наречии, распространенном в степях.

– Я бедный странствующий кифаред, – с достоинством ответил ему Эрот, кланяясь. – А он, – показал на Аполлония, – купец, хозяин этого каравана.

Аполлоний тоже хотел поклониться, но ноги неожиданно подкосились от страха, и он упал. Разбойники заржали.

– Не убивай его! – поспешил заговорить рапсод, заметив, что Фат потянул меч из ножен. – Он даст богатый выкуп.

– А ты? Сколько заплатишь мне ты? – спросил главарь разбойников с насмешкой.

– Могу предложить только своей череп. Из него тебе сделают чашу для вина.

– Кхр-р… – хмуро засмеялся Фат. – Шутник… Ладно, я согласен, – он вынул меч.

– Погоди. Не торопись, – рапсод глубоко вдохнул жаркий полуденный воздух и крепче прижал к себе кифару. – Успеется. Позволь мне перед смертью потешить вас и себя… – Эрот ласково тронул струны, и они зажурчали, как родник ранней весной.

– Играй, – милостиво разрешил главарь разбойников; бесстрашие пленника вызвало в его зачерствевшей душе чувство, отдаленно похожее на уважение.

Рапсод оглядел разбойников и, вдруг, озорно улыбнувшись, подмигнул и ударил по струнам. Запел он веселые и скабрезные припевки пиратов-ахайев, но на эллинском языке – успел заметить, что среди разбойников немало беглых рабов, уроженцев северо-восточного побережья Понта Евксинского.

Разбойники, довольные богатой добычей, развеселились – хлопали в такт ладонями, пританцовывали. Только Фат слушал с неподвижным и мрачным лицом, и пришедший в себя Аполлоний поглядывал на него с трепетом – что замыслил этот кровожадный убийца?

– Ну вот и все… – рапсод бережно положил кифару на повозку. – Спасибо, что позволил исполнить мое последнее желание, – поблагодарил он Фата.

– Играй! Еще играй! – закричали разбойники.

– Довольно! – прикрикнул на них Фат. – Нужно уходить. Скифские дозоры не дремлют. Им, – указал на пленников, – дать коней. Заберем с собой. Поторапливайтесь!

Разбойники принялись вьючить на лошадей тюки с персидскими тканями, понтийскими коврами, ларцы с украшениями, небольшие корзины с тщательно переложенными соломой амфорисками[179]и арибаллами[180]с благовониями и ароматическими маслами.

Приободрившийся было Аполлоний, мысленно вознесший молитву богам олимпийским за чудесное избавление от неминуемой гибели, снова впал в состояние, близкое к тихому помешательству при виде грабежа своих товаров. Обвисшие щеки купца тряслись, из глаз текли слезы, а на бледном до синевы лице блуждала безумная улыбка.

– Успокойся, Аполлоний… – поддерживал его под локоть рапсод. – Будь мужчиной. Из двух зол милостивая судьба ниспослала тебе меньшее. Возблагодари ее, жди и надейся. Ты меня слышишь?

– Мы-ы-ы… – промычал несчастный купец и в отчаянии вырвал из головы добрый клок и так уже поредевших волос. – Я разорен… Скажи им… пусть лучше убьют меня…

– Это им недолго… – пробормотал рапсод.

Он поднял голову, окинул взглядом степь. И едва не вскрикнул от неожиданности: с южной стороны на караван грозовой тучей надвигалась конница. Всадники, низко пригнувшись к гривам низкорослых коней, скакали в полном молчании; густая трава глушила топот копыт, и лошади казались лодками без ветрил, гонимыми к берегу первым шквалом по застывшему перед бурей ковыльному морю.

Взволнованный Эрот украдкой посмотрел на беспечных разбойников, опьяненных видом богатой добычи – обычно весьма осторожные, на этот раз они даже не выставили дозорных. «О, Афина Промахос[181], закрой разбойникам глаза туманом, устраши их своей эгидой[182]…» – неожиданно для себя взмолился он в предчувствии близкого избавления из плена и позорного для свободного гражданина рабства. Эрот не сомневался, что его продадут какому-нибудь царьку номадов[183]– красивые девушки, ремесленники, педагоги и музыканты были на невольничьих эмпориях в цене.

Но пегобородый великан Фат не дремал. Только он не принимал участия в грабеже, а стоял чуть поодаль, угрюмо глядя на свое разношерстное воинство, изредка пренебрежительно ухмыляясь. Его тяжелый взгляд остановился на одном из псов, который, насторожив уши, злобно оскалился и тихо зарычал. Фат поднял голову, увидел конный отряд и закричал:

– Скифы! – с неожиданной для его громоздкого тела тигриной грацией он вскочил на коня. – Уходим!

Разбойники заметались среди повозок, разыскивая своих лошадей. Скифы заметили этот переполох, и их военный клич раскатился над степью:

– Вайу! Вайу![184]Рапсод юркнул под повозку, затащил туда купца, потерявшего способность что-либо соображать, и укрылся подвернувшейся под руку рваной циновкой. Впрочем, разбойникам было уже не до пленников – нахлестывая коней, они всполошенной вороньей стаей разлетались по степи, стараясь побыстрее укрыться в только им ведомых балках и яругах.

Скифские конники, повинуясь команде, разделились на два отряда, и стали окружать разбойников, как волков на облавной охоте. Засвистели стрелы мощных дальнобойных луков, и предсмертные крики огласили степь. Эроту, до сих пор не видевшему скифских стрелков в бою, показалось, что у каждого из них по четыре руки, – с такой быстротой опорожняли они свои колчаны.

Под повозку, где затаились пленники, заполз, скуля и повизгивая от боли, пес разбойников – мохнатый, темно-рыжий, с черными ушами и мощными лапами. В одной из них торчала стрела.

– Пошел! – в страхе замахнулся на него Аполлоний обломком дротика, невесть каким образом очутившимся в его руках.