Читать книгу "Опрокинутый купол - Николай Буянов"

– Именно. Человеку крайне трудно говорить о себе объективно – обязательно либо мания величия в неприкрытом виде (разве что вариации разные: ах, кругом завистники, ах, они еще вспомнят обо мне…), либо комплекс неполноценности. Что, впрочем, одно и то же. Кстати, это ваш учитель рекомендовал вам…

– Нет, нет. О вас он ничего не знает. Я пришел сам – с надеждой, что вы поможете мне разобраться кое в чем.

– Что ж, давайте определим начало вашей истории. Устраивайтесь поудобнее, расслабьтесь. Здесь вы в безопасности…

Голос стихал, понемногу теряя связность, но смысл, потаенный, проступал за обрывками слов (человек погружался в транс).

– …Я долго искал ту церковь. Исходил все окрестные холмы – я точно помнил, что она стояла на возвышенности. И потом, такая примета: развалины старой крепости…

– Чем она вас так привлекала?

– Церковь? Ничем конкретным. От нее остались только стены, а внутри все голо, искорежено. Жутковато. Но, видите ли, я бывал там раньше. Еще когда стоял алтарь.

– Когда это было, не припомните?

– Давно. Восемь веков назад. Тогда вокруг холма был лес – дикий, девственный… Только представьте себе: темно-зеленые сырые чащобы, переплетения корней и веток, искривленные стволы деревьев и еле заметная охотничья тропа. Она ведет через распадок и каменистую осыпь к затерянному озеру. Там вообще уйма озер и речушек. Сейчас осталось только старое русло реки и грунтовая дорога вдоль поселка…

– Ага, поворот от шоссе, возле бензозаправки…

– Раньше я часто ездил там, теперь всегда сворачиваю – якобы срезаю путь.

– Якобы?

– Через поселок и в самом деле короче, но там нет асфальта. По шоссе удобнее, но я боюсь ездить этим путем. Что-то меня удерживает.

– Великолепно, – я представил, как ведун в шелковой рубашке жмурится от удовольствия и тайком потирает руки (образ этакого театрального злодея). – Великолепно! Вот мы и добрались до первопричины ваших страхов. Вы боитесь вполне определенного места, оно представляется вам… заколдованным, перенесенным в наш мир из некой жутковатой сказки. Так я понял из вашего весьма яркого описания: чащобы, переплетения корней, туман над болотом…

– Над озером.

– Неважно. Кстати, вы знаете, озера давным-давно нет. Оно высохло при вырубке лесов под строительство кожевенного завода… Лет двести назад. Может, слышали: мануфактура братьев Тереховых – там еще сохранилась табличка перед воротами.

– Вы не понимаете. Дело в том, что эти места мне хорошо знакомы. Но не такими, какие они сейчас, а какими выглядели во времена древнего города на холме, за крепостными стенами.

– Вы не Житнев имеете в виду? Но ведь его, возможно, никогда не существовало – город-легенда вроде Китежа… Ну хорошо. При чем же здесь проселочная дорога?

– Шоссе, доктор.

– Извините.

Пауза.

– Там на меня однажды напали.

– Вы его знаете? – спросил Слава Комиссаров.

Маргарита Павловна отрицательно покачала головой. Я вошел в комнату, обогнул стол со свечами и мельком взглянул в телевизор, подключенный к импортному магнитофону.

– Неужели грабители…

– Нет, доктор. Меня хотели убить.

Мой брат Глеб Анченко смотрел с экрана прямо в объектив невидимой камеры, и в его глазах застыла черная тоска человека, прочно загнанного в угол.

– Но если все так серьезно, то вам нужно обратиться в милицию…

– Их никто не остановит. Их интересует только одно: ЦЕЛЬ. Не вышло в этот раз – они будут ждать следующего. Неважно, как долго: месяц, год, сто лет… Все равно.

– О ком вы говорите?

– …Но кое-какие меры я все-таки принял.

– Какие меры?

– Пришел к вам.

На вершине пологого заснеженного холма стоял всадник. Белый конь (у древних славян – символ смерти) с длинной густой гривой, по-лебединому изогнув шею, норовисто перебирал нервными ногами – хоть сейчас готовый рвануться с места в карьер, в бешеную скачку. Однако сидевший в седле уверенно удерживал натянутый повод. Он был тонок и прям, как свечка, в светлой меховой шапке и накинутом на плечи сером плаще. Розоватое утреннее солнце, нехотя просыпаясь и потягиваясь, показалось за холмом, создавая вокруг фигуры всадника яркий ореол. Это было красиво – той самой призрачной, нереальной красотой, отзывающейся дрожанием потаенных душевных струн. Я бы не удивился, если бы всадник вдруг просто растаял в воздухе… Но он не растаял. Мягко тронул повод, конь послушно развернулся, стукнул оземь копытом, человек приветственно (или прощально) поднял руку, и тут я разглядел, что это женщина.

– Кто это? – спросил я, ни к кому не обращаясь.

– А вам кого? – строго произнесло незнамо откуда появившееся существо.

Я оторвался от восхищенного созерцания и обернулся. Существо оказалось довольно симпатичным (хотя до амазонки в плаще ему было далеко) – лет около двадцати, пухленькое, большеглазое, с милыми кокетливыми ямочками на щеках и громадными очками на вздернутом носике. Машенька Куггель, вспомнил я. Ассистент режиссера, «отважное и преданнейшее создание» (меткая характеристика, выданная моим братом).

– По-моему, я вас уже видела. Вы Борис? Брат Глеба Аркадьевича.

Вот так: я в тридцать два Борис (Бориска, Борька), а он в тридцать два с хвостиком – Глеб Аркадьевич.

– Только он сейчас занят в девятом павильоне.

– Я подожду.

Мы посмотрели туда, где стояла всадница из древнего сказания, но она успела исчезнуть.

– Звезда наша, – пояснила Машенька с чисто женским завистливым пренебрежением. – «Бегущая по волнам»…

– Кто? – не понял я.

– Оленька Баталова (тому Баталову никаким боком не родственница). Играет княгиню. Глеб Аркадьевич увидел ее во МХАТе, в «Незнакомке», пригласил на главную роль.

Она подумала секунду и сообщила:

– Я писала рецензию на этот спектакль. «Скука кабачка на улице Геслеровской, болтовня в светских салонах, а за стенами – полет звезды в бескрайности ночи и все засыпающий снег…» Неплохо, а?

– Неплохо. У вас удивительный слог.

– А в восьмидесятом пьесу «зарубили». Она в то время шла в Театре Горького (конечно, с другим составом). Цензор, как ни пыжился, не сумел уловить смысл, написал «декадентство» и запретил к показу – Олимпиада на носу, иностранная пресса, то, се. Стрелять таких мало.

– Любите Блока?

Она продекламировала:

– «В белом венчике из роз, впереди – Исус Христос». И тут же: «Трах-тах-тах! И только эхо…» Вот за что он мне нравится – за умение соединять несоединимое. Ваш брат, кстати, тоже отличается такой способностью. Я им искренне восхищаюсь.