Читать книгу "Коловрат. Языческая Русь против Батыева нашествия - Лев Прозоров"

И вот еще одна странность — рядом орудует очень сильный шаман. И куда смотрели чёрные жрецы?

Обряды были какие-то плохо знакомые. Небывалая смесь чёрной и ратной ворожбы. И совсем уж дикое ощущение, будто ворожил один — но в нескольких лицах… бычий рог Эрлига всех вас забодай, что ж тут творится такое?! Надо было подольше беседовать с местными шаманами и шаманками, перед тем как убить. И вызнать сведения пополезнее той важной вести, что трава «ханга»[171]тут зовется «плакун-травой». От неё, дескать, мангусы[172]плачут.

Чтоб порождение Эрлига заплакало, надо что-то повнушительней щепотки сухой травы…

Ну, например, посадить мангуса в ее шкуру. В тот самый момент, когда даже до одноглазого аталыка дошло, что он имеет дело с колдовством. И весь белый шатер уставился на неё, как бараны на хлопнувшего кнутом пастуха. Полагая, как видно, что Нишань-Удаган сейчас с обычной своей улыбкой достанет из рукавов шубы головы урусутских колдунов…

Пришлось объяснять Повелителю, его сиятельным братьям и их одноглазому Псу, что потребуется авдал[173]. Без этого обряда с колдунами не то что не справиться — без него она не поймет, что и как они делают. А готовиться к авдалу надо долго. Ну не она же виновата, что в ханстве Ула-Темир они не стоят на месте хотя бы одну лунную четверть?

Она ведь и сама очень и очень не прочь понять, что происходит. Почему и потроха овец, и овечья же лопатка, и камни, и бусины, и даже ханьские игральные карты из кости, за которые Нишань-Удаган ухватилась уже почти в отчаянии, раз за разом предрекают тщетность стараний, напрасные хлопоты, пустые заботы…

На любой вопрос.

Спросишь: «Кто поднимает мертвецов?»

«Зря», — хрустит в огне баранья кость.

«Как победить колдунов?»

«Зря», — шуршат бусины на шёлковом плате.

«Будет ли завтра буран?»

«Зря», — трещит костяная колода.

Странно, очень странно… Только один совет может тут помочь.

К тому же она просто очень-очень соскучилась. По смертным любовникам так не скучают.

Как по заказу, следующая крепость урусутов, носившая два имени, мало похожих друг на друга — Новытоорэгу и Дорджок[174], — даром, что маленькая, вцепилась клыками частоколов в войско Джихангира на несколько дней. Вышло даже больше лунной четверти. Что любопытно — на большие города ханства Ула-Темир[175]— тут начиналось уже другое ханство… или не ханство. Пленные говорили, что главным городом этой земли правит курултай[176], вечный курултай, который раз за разом собирают не для того, чтобы избрать Повелителя, а чтоб решать им все дела… мыслимо ли? Воистину, край земли, Последнее Море недалече… Так вот, главные города ханства Ула-Темир падали гораздо быстрее. Особенно любопытно было, что в местных деревнях чёрных жрецов и их молелен не было. Вообще. При этом из лесу и даже от города пахло неоскверненными обоо. Потом их обязательно надо будет уничтожить. Их, и тех, кто их строил и сохранял. А пока Нишань-Удаган досыта напьется их силы для авдала.

И вот настал рассчитанный ею день. Рядом еще лезли на деревянные стены урусутской твердыни нескончаемым муравьиным потоком цэреги — Нишань-Удаган, не стесняясь, зачерпнула полной горстью и оттуда, из потока смерти, боли, гнева, страха и непрожитого, — а вокруг юрты старшей шаманки выстроились жертвенные шесты-зухэли[177]с головами и шкурами животных и пленников. В самой юрте было совершенно темно, только искорки кадил поблёскивали во тьме, иногда падая на амулеты шаманки, на ее рогатый венец-майхабшу[178], на нефритовое зерцало-толи[179]. Уже были принесены молитвы и жертвы Матери-Земле и Отцу-Небу и тенгриям[180]Четырех Сторон, и младшие шаманы били в бубны, сидя вокруг, а закрывшая глаза Нишань-Удаган слышала грохот копыт скакуна, несущего ее по ветвям Вечного Древа Тоороо[181], туда, где светил звездой лаз-орох[182]в ее собственный рай, ее и Его — Хам Богдо Даин Дерхе.

Она выбежала в свой маленький мир, в свой онгон хирбее дайда[183]. Здесь озеро Хубсугул уходило другим краем в небо, здесь синели горы Танну-Ула — так же, как над озером Хубсугул[184]в мире людей. Но здесь не было каменной бабы, изображающей Хам Богдо Даин Дерхе — ее удха[185], ее наставника, хранителя и любовника — или любовницы, глядя по настроению, ее могучего онгона. Зачем? Он жил здесь сам. Он встречал ее, смеясь, на серо-белом жеребце… и любые заботы и тревоги, любое незнание уходило прочь. Ибо воистину нет заклинания могущественнее, чем «Хоёр сагай нэгэндэ»! — «Двое становятся одним».

Нишань-Удаган недоуменно огляделась. Вот он, ее онгон хирбее дайда, но где удха — его и ее владыка?! Где Даин Дерхе? Отчего не встречает ее?

Странные ритмичные шлепки донеслись до ее слуха. Мало походили они на касание озерной волны о песчаный берег, еще меньше — на поступь серо-белого жеребца по песку.

Она повернулась… и подавилась вдохом.

Рядом с озером Хубсугул на кочке рядом с лужей сидел старик. Волосы, собранные в косу, возвышались, будто острая шапка, рогатый посох лежал на плече, косматая шкура — на другом, а на ладони он подкидывал камень. Маленький чёрный камушек.