Читать книгу "Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов"

Он поддерживал знаменитого живописца Симоне Мартини; Петрарке подарил доходы канониката в Пизе и поручил собирать произведения классиков для папской библиотеки. Люди искусства и писатели вспоминают о его заботах и щедрости к ним до сих пор. В Риме Климент VI организовал изучение классических языков – греческого и Цицероновой латыни; в Авиньоне собрал комиссию ученых астрономов, чтобы исправить недостатки юлианского календаря, созданного Цезарем, как-никак, еще в сорок шестом году до христианской эры. Именно он провел блистательный юбилей в Авиньоне в 1350-м году.

Черная смерть, выкосившая треть населения Европы, уничтожила многое, созданное им! Новые люди народились, вернее – наши бабы их нарожали в достатке: Екатерина Сиенская – двадцать пятый ребенок в семье. У Бернабо Миланского только законных пятнадцать детей и куча бастардов. Но люди, увы, не рождаются со знаньем латыни и греческого! Воспитание истинного эрудита – долгий процесс, а его гибель невосстановима!

После Климента VI был Иннокентий VI, Этьен Обер, этого я уже помню. Тоже человек высокой культуры, профессор права, как и вы, мессер! Затем – епископ и кардинал. Он безуспешно пытался навести порядок в Риме, послал туда испанского кардинала Альборноса, и все равно Рим восстал! Кола ди Риенцо был убит самими римлянами, и, собственно, ежели бы не Альборнос, порядка не было бы и доселе!

В последние годы при авиньонском дворе нашим послом был великий Джованни Боккаччо. Он умер в том же 1375-м году, когда и я ушел с поста папского секретаря.

Урбан V содержал на свой счет тысячу четыреста студентов, обучавшихся во французских университетах. Его, по приезде в Рим, приветствовали Петрарка и Боккаччо, он принимал византийского императора, Иоанна V Палеолога, и уговорил его перейти в римско-католическую веру. Но римляне все же съели его! В 1370-м году, пятого сентября, потерявши терпение, он уехал назад, во Францию, и в том же году, в октябре, умер в Авиньоне.

Григорий XI, Пьер Роже де Бофор, племянник Климента VI, тоже был человеком высоких знаний. Он изучал право у нас, в Перудже. Кардиналом его сделал сам Климент VI, еще в семнадцатилетнем возрасте, и я думаю, что подобные ранние приобщения к духовной власти вообще ошибочны. Ранняя власть, если это не власть наследственная, развращает, делает человека нетерпимым.

Как раз в те годы у нас начался разлад с Францией, хотя Григория XI звала переехать в Рим сама Екатерина Сиенская…

– Расскажите мне о ней! – попросил Косса. – То, что слышал я, полно такой божественности, что за нею уже не увидеть живого человека!

– Екатерина Бенинказа – она совсем из простых. Отец делал плуги, вернее лемехи для плугов, тем и жили. Двадцать пятый ребенок в семье, тяжелый труд… Кроме того, семья взяла в дом десятилетнего двоюродного брата-сироту, всю семью которого унесла черная смерть. Впоследствии он стал монахом-доминиканцем и был первым исповедником Екатерины. Мать, рожавшая в год по ребенку, никак не могла понять, как это Екатерина отказывается от замужества. Говорят также, что ей уже в детстве явился улыбающийся Христос, из сердца которого выходил луч света. Но это как раз вы наверняка слышали.

Мать утесняла ее всячески, лишила комнатки для уединений, и девочка научилась «уходить в себя»: не видеть и не слышать окружающих во время молитвы. В конце концов, отец вступился за нее: пусть-де она служит своему небесному жениху, подобного родства у нас никогда не было!

Девушка работала в больницах, даже в лепрозории, прокаженные были для нее такими же «детьми», только больными. Она прожила всего тридцать три года, буквально сожгла себя, но и святой ее стали считать сразу же, а среди ее многочисленных «детей» были и люди высокой культуры, и простецы, и монахи! По-моему, даже грамоты она не знала, как следует. Ее рассказы, эти «цветочки святого Франциска», записывали другие. Говорят, она диктовала очень быстро, как говорила, не останавливаясь. За ней было трудно записывать… И, конечно, диктовала на простонародном итальянском языке! Кто там ей являлся и когда, это все вы знаете!

Так вот, она-то и вызвала в Рим «своего итальянского святейшего папочку»…

Но когда Григорий XI решил переселиться в Рим, это было в 1376-м году, возмутилась Флоренция. Григорий XI послал на усмирение кардинала Роберта Женевского, и тот, окружив в Чезене четыре тысячи «бунтовщиков», всех их перебил.

На Флоренцию папа наложил интердикт.

Ну, а затем, когда через три года Роже де Бофор умер, и кардиналы решили избрать папой Роберта Женевского, усмирителя Чезены, руки которого по локоть запачканы кровью наших граждан… Лучше показался нам Урбан VI, епископ Приньяно, со всей его грубостью! Да и Екатерина Сиенская, опять же, была за него!

У нас, когда мы воевали с папой Григорием XI, военную комиссию называли «восемь святых», ибо только святые могут соперничать с папой! К счастью, у Флоренции тогда хватило ума, объединив всех сторонников партии Риччи, сплотить союз Пьеро Альбицци, мессера Лапо да Кастильонкио и Карло Строцци и на средства казны подкупить все папское войско, избавив город от разрушения.

Теперь вы, надеюсь, понимаете, господин легат, почему я, канцлер Флорентийской республики, при всем моем уважении к Франции, намерен поддержать вашего Бонифация IX, а не Климента VII, так и не смывшего кровь со своих рук!

Памятный этот разговор завершился принятием соответствующих решений синьорией и епископией, и Бальтазар Косса, исполнивший свой долг перед Томачелли, отправился искать того, кто нужен был именно ему, «по пути», так сказать, посетив старика Луиджи Марсильи, который, впрочем, совсем не оказался таким проницательным сердцеведом, как боялся Косса, и с которым они в самом деле проговорили весь вечер на латыни и греческом, и только на прощание старик, пристально поглядев на Коссу своими добрыми в покрасневших веках, в сетке мелких морщин глазами, выговорил:

– Сын мой! Излишняя ревность к утехам мира сего, как и излишняя гордость, редко доводят до добра! Подумай об этом, когда меня не станет на земле!

Косса покинул эту келью, полную классических рукописей и книг, в несколько размягченном состоянии и долго не мог отделаться от ощущения какой-то незримой ошибки во всех своих делах и расчетах, пока пробирался сквозь пригороды, а потом по тесным улочкам Флоренции, к указанному ему дому Джованни д’Аверардо Медичи, банкиру, члену цеха Камбио, цеха менял. «Даже не цеха Калимала или Лана!» – повторял про себя Косса, уже почуявший вкус к своеобразной флорентийской «табели о рангах». Впрочем, цех Камбио тоже относился к четырем старшим цеховым организациям.

Джованни д’Аверардо было уже сообщено, и все же Косса волновался излиха перед этой, совершенно новой для него стезей. Богатства, которые он, допреж того, возил с собою или складывал на Искии, богатства, заключенные в товарах, рабах, драгоценностях, он впервые собирался доверить банку и банкиру, вернее, банкирской фирме, которую знал только по рассказам других. Все было как-то неясно, непривычно. Бумажки вместо алмазов? Какие-то заемные письма, контракты, векселя, реестры вместо рабов и рабынь?! С другой же стороны он, наконец-то, освобождался от постоянной боязни, что его ограбят, что враги завоюют Искию, что прислуга сбежит с драгоценными камнями, и его рубины, смарагды, сапфиры, изумруды, яшмы, лалы, карбункулы и бриллианты достанутся кому-то третьему, кому не понадобилось грабить селенья Берберии, топить корабли, насиловать и убивать. Банк… Как это? И ему, словно ребенку, хотелось сперва расспросить, что это такое, как и почему существуют банки, кроме того, что опасно возить сокровища с собой и легче сдать флорины или дукаты в сиенский банк, а получить по векселю в филиале той же сиенской конторы в Париже. (Выдумка таких «бумажных» переводов денег, золота и серебра принадлежала еще тамплиерам.)