Читать книгу "Королевский выбор - Эмилия Остен"

Принц Рамиро был очень благоразумен — и он не собирался жениться на Чарити Эверетт. Для ее же блага.

Леокадия пришла вечером.

Она тихо проскользнула в кабинет (Рамиро читал срочные прошения, поданные торговой гильдией, и даже не поднял головы) и остановилась. Принц краем глаза заметил ее неясный силуэт. По-хорошему, он должен был бы встать, ибо в комнату вошла дама, однако с Леокадией они давно договорились: многие вещи подобного толка их не касаются.

— Заходи, сестра. Ты так и будешь там стоять?

Она сделала несколько шагов, и Рамиро наконец посмотрел на нее. В черном она казалась строже и моложе, только солнечный шелк кожи, резко контрастировавший с темным одеянием, напоминал о том, что Леокадия не привыкла носить траур. Никогда не хотела бы. А теперь придется — еще две недели, согласно традициям. Потом падчерица убитого короля снова сможет вернуться к ярким нарядам; вдова же проносит черное полгода или год — насколько хватит показной скорби. Насколько хватит искренней, никто не спрашивал. Нельзя было спокойно смотреть в пустые глаза Дориты.

Леокадия замысловатым образом сцепила пальцы и выглядела несколько смущенной, что было для нее нетипично.

— Иногда я тебя пугаюсь, Рамиро, — заговорила она, — когда ты вот такой. Ты сердишься на меня?

Он встал и жестом указал ей на кресло — то самое, в котором сидел недавно, обдумывая письмо от лорда Эверетта. Послание так и валялось на столике. Леокадия не обратила на листки никакого внимания, она села, сложила руки на коленях.

— За что мне на тебя сердиться? Почему мне все задают этот вопрос? Почему постоянно передо мной извиняются?

— За то, что я выступила против тебя. Что потребовала рассматривать и меня, как достойную.

— Леокадия, это право, данное тебе при рождении. Я всегда знал, что так будет. — Или мог бы догадаться. Хотя бы из того разговора на берегу, когда она сказала, что хотела бы стать мужчиной.

Рамиро прислонился к стене у окна и скрестил на груди руки; низкое вечернее солнце било в глаза, высвечивало на противоположной стене картину, на которой веселые пастухи вели на прогулку забавных шарообразных овец. Принц и принцесса долго молчали.

— Ты такой красивый, когда вот так стоишь, — сказала Леокадия.

Рамиро повернулся к ней.

— Что?

— Ты красивый, — она встала и подошла к нему так близко, что он ощутил ее дыхание у себя на лице — Леокадия была на полголовы ниже его самого. Она протянула ладонь и коснулась его щеки. — Ты невероятно прекрасен, принц.

Рамиро перехватил ее ладонь.

— Леокадия, зачем ты пришла? Неужели лишь затем, чтобы сказать мне это?

— Я не хочу воевать с тобой. — Она не отняла у него руку. — И никогда не стану. Как решит совет, так и будет. Но до тех пор я намерена бороться. И ты не сможешь мне помешать.

Он покачал головой.

— Я и не собираюсь…

— Да проймет ли тебя хоть что-нибудь?! — не выдержала Леокадия. — Как ты можешь выглядеть… таким спокойным?! Господи, Рамиро!

— Сестра, ты зачем пришла? Обвинять меня в черствости? Я уже знаю наизусть все твои обвинения.

— Быть бы тебе проклятым, если бы я не любила тебя, брат мой! — выкрикнула она ему в лицо, вырвала у него свою руку и отошла. Повернулась спиной, обхватила себя руками за плечи. — Ты словно… выше всех нас. Ты…

— Леокадия, я ничего такого не имею в виду. Я не… жажду разбирать детские обиды — кто на кого должен посмотреть, кто кому должен теплых слов и сочувствия. Мы все сейчас в трауре, всем тяжело. Ты хотела об этом поговорить?

Она покачала головой; мотнулся на шее трогательный завиток, выбившийся из гладкой траурной прически.

— Я хотела сказать, что есть выход… один выход. Чтобы нам не волновать совет и помочь ему принять нужное решение. Это… должно всех устроить.

— Слушаю тебя.

Леокадия обернулась. Теперь, когда солнце светило прямо на нее, она казалась восемнадцатилетней девушкой — очень молодой и очень хорошенькой.

— Ты мог бы просить моей руки.

Глава 18

Рамиро молчал.

Она права, это выход. Просить ее руки, сочетаться браком со своей сводной сестрой — это допустимо, церковь разрешит, тем более что и отцы, и матери у них разные. Леокадия смела, умна, она всю жизнь провела на Фасинадо и не хочет покидать остров. Она горяча, как кипяток, и вольнолюбива, как ветер, и она никогда не позволит Рамиро скучать. Она сделает все, чтобы их жизнь была яркой, запоминающейся, полной. Он верил, что она может.

Господи, Леокадия…

Я кружил тебя на руках, когда мне едва исполнилось шестнадцать. Тогда я уже был высоким, и отец заставлял меня тренироваться с саблей, и я был сильным. Мы находились с тобой там, на старой вилле, которая до сих пор не преображена согласно моей мечте — и я подхватил тебя и кружил, и мы оба хохотали, а затем ты вырвалась, прижалась к стене и смотрела на меня бархатными глазами, тяжело дыша, — я помню, как поднималось и опускалось изумрудное ожерелье на твоей груди. С тех пор я опасался до тебя дотрагиваться, потому что ты жгла как огонь; затем я преодолел это и смог выносить твои сестринские ласки, терпел, когда ты приглаживала мне волосы, когда закалывала булавками мои галстуки, когда смахивала пылинки с сюртука. Мы столько прожили вместе. Ты созналась мне недавно, что влюблена.

Ты влюблена… в меня?..

Господи, Леокадия, пусть это будет не так. Потому что я не могу жениться на тебе. Это ничего не решит. И я… возможно, я желал бы. Я ничего не знаю сейчас, когда вместо сердца у меня плотный комок темноты. Я ни о каких чувствах не могу сейчас думать. И та девушка, которую я видел два раза, та, с волосами цвета золотого винограда, что, как намекает лорд Эверетт, скучает обо мне, — она тоже не моя и моею никогда не будет. Я не могу о ней думать, потому что каждый раз сердце словно замирает на мгновение, прежде чем провалиться в пустоту.

Леокадия, пусть это будет не так, пусть ты не влюблена, и не потому Лоренсо мне ничего не сказал. «Ты не обрадуешься», — или как он там выразился? Пусть это лишь политический ход, твоя маленькая хитрость, но только не то, что я думаю. Я не пойду в эту бархатную, горячую тьму. Я боюсь. Не за себя — за тебя и за то, что с нами будет, так как я не люблю тебя настолько, чтобы тобою жить.

…Рамиро моргнул.

— Это предложение? — сухо вопросил он.

— Предложение должен делать ты. Ты можешь просить моей руки, — повторила она, — и мы станем королем и королевой Фасинадо. Навсегда. До смерти.

— До смерти — это не навсегда, Леокадия.

— Не играй словами, Рамиро.

— Это политика. Так?

— Так, — согласилась она, кусая губы, и отвела взгляд.