Читать книгу "И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные - Лея Давидовна Любомирская"

тебе идет твой улыбающийся двойник с апельсином в руке, значит, все-таки зеркало, обреченно думаешь ты и даже как будто бы видишь легкий холодный блеск стекла, тебе бы затормозить, остановиться, но слишком велика инерция, вот и пластырь пригодится, мелькает у тебя, ты делаешь шаг и неумолимо входишь в это, блестящее, легко входишь, без брызг и даже почти бесшумно, а сквозь тебя с такой же легкостью проходит твой двойник. На секунду он останавливается, смотрит внимательно тебе вслед, и все на рынке смотрят, кто с улыбкой, кто сочувственно, но ты ничего этого не видишь. Ты зажмурился.

Пальто

…сходил попить воды, по полу тянуло холодом, ноги замерзли ужасно, не топят, что ли, потрогал батареи в кухне и в комнате, греют вполсилы, так ведь и на улице еще не мороз, просто сырой и острый ветер с реки, выкурил, стоя у окна, последнюю ночную сигарету, оказалось – она совсем последняя, а вчера на столе вроде лежала нераспечатанная пачка, пошарил по столу, чуть не сшиб не убранную с вечера чашку, зажег, щурясь, свет, нет пачки на столе, и в сумке нет, и в куртке, надо будет эту куртку убрать в шкаф, а достать другую, потеплее, и хорошо бы купить пальто, длинное пальто, как когда-то, погасил свет, посмотрелся в зеркало, там отразилось пятно – белесое и размытое, не поймешь, пойдет этому пятну длинное пальто или нет, но как же досадно, утром первым делом придется идти за сигаретами, весь день насмарку, вернулся в постель, зевнул, закрыл глаза, пока пил воду, да курил – почти засыпал, а сейчас сон не идет, то было холодно, а отогрелся под одеялом, стало жарко и душно, хоть вставай и раскрывай окна пошире, подушка под головой нагревается быстрей, чем успевает остынуть ее вторая сторона, и еще кровать какая-то неровная, вот откуда, например, взялся этот валик прямо под поясницей, промаялся минут двадцать, совсем было решил встать, одеться и сходить в круглосуточный магазин за сигаретами и неожиданно провалился в сон, как в ловушку…

Снится тебе, будто ты едешь в поезде, в сидячем вагоне. В вагоне, кроме тебя, никого нет, свет приглушен, даже почти выключен, поезд вроде скорый, а трясет и болтает, как в пригородной электричке, за окном темнота, не почитаешь, да у тебя и книжки с собой нет, зато мучительно хочется курить. Мой сон, думаешь ты, хочу – и курю, суешь руку в карман, достаешь сигареты – они, оказывается, в нагрудном кармане лежали, а не в боковом, не забыть бы наутро, – вытряхиваешь сигарету, и тут тебя настойчиво трясут за плечо.

Просыпаешься, будто всплываешь откуда-то со дна, трясешь головой, отфыркиваешься, трешь глаза. Ты сидишь в полутемном вагоне, рядом с тобой стоит человек в серой форме и в твердом, похожем на перевернутую кастрюльку, кепи, положил тебе на плечо руку в белой перчатке, ты глянул на него коротко, он руку отдернул, заложил за спину, здесь, говорит вежливо, но неприятно, нельзя курить, это вагон для некурящих, а если вам невмоготу, пройдите в тамбур. В тамбур, повторяешь ты, ага, еще не хватало. А вагон-ресторан, спрашиваешь, есть у вас? Седьмой с головы, непонятно отвечает человек и уходит, а ты встаешь и идешь через одинаковые пустые вагоны, один, другой, третий, пятый, и, когда тебе уже кажется, что конца этому не будет, ты открываешь тугую металлическую дверь и оказываешься среди столиков – не откидных, как в купе, а настоящих, деревянных, накрытых клетчатыми красно-белыми скатерками, – и плюшевых красных диванчиков, и улыбчивая, розовая, как младенец, буфетчица, в складочках и перевязочках, спешит к тебе, не дожидаясь заказа, с пепельницей, графинчиком и рюмкой. Ты усаживаешься за столик – насколько эти плюшевые диванчики удобней, чем сиденья в твоем вагоне! – крутишь колесико вечной зажигалки, прикуриваешь, буфетчица ненавязчиво наполняет тебе рюмку… Омлет сделайте, пожалуйста, просишь ты, с травами и сыром, а бутербродик, спрашивает буфетчица, с семужкой? У нас отличная свежая семга. И бутербродик, соглашаешься ты, и буфетчица уходит, покачивая розовым с ямочками под черной форменной юбкой, а ты стряхиваешь пепел с сигареты и неожиданно для себя самого засыпаешь.

Снится тебе, будто ты идешь по смутно знакомому городу, унылому, сырому, черно-белому. На тебя налетел мальчишка-газетчик, но не извинился, отскочил назад и уставился, даже рот разинул и физиономия глупая-глупая. Что тебе, спрашиваешь, мальчик? Мальчишка шмыгнул носом, помотал головой, ничего, дяденька, а сам таращится, словно ему встретилась бородатая женщина с Мадагаскара или Единственный в мире амазонский Человек-Крокодил. Ты подходишь к зеркальной витрине магазина готового платья, смотришь на отражающегося себя, на людей, опять на себя, а ведь это мне снится, думаешь ты, вот же угораздило, в куртке на купальный халат, хорошо – не голый, какая-то толстая дама в чересчур узкой юбке и жакете с лисой встретилась с тобой взглядом и гневно отвернулась, задохнувшись, две молодые грязноногие торговки в широких юбках, шалях и черных шляпах, смотрят на тебя из арки и хихикают, толкают друг друга локтями в бок, а через площадь к тебе уже направляется полицейский. Господин не хотел бы зайти, спрашивают у тебя почти нежно, из двери выглянул бледный и изящный, как восковая фигурка, человечек без пиджака и с сантиметровой лентой на шее. Он делает приглашающий жест, и ты – а что тебе терять? – заходишь и видишь сквозь стекло, как полицейский, будто потерявшая след гончая, топчется на месте, оглядывается, потом разворачивается и уходит, шуганув по дороге торговок. Следующие полчаса восковой человечек порхает вокруг тебя, приносит тебе белье, носки, рубашку, брюки, галстук, пиджак, башмаки. Господин не клиент, а мечта, тихо, но восторженно восклицает он, господину к лицу решительно все! Приносит пальто, прекрасное длинное пальто цвета очень светлого кофе с молоком. Ты смотришь на себя в зеркало, пожалуй, отвороты на брюках могли бы быть и поуже – нет-нет, это последний крик, говорит человечек, он колдует над полой пальто, с вашего позволения, бормочет, это мы вот так, и вот уже кажется, будто ты не стоишь, а идешь легким упругим шагом, а небрежно наброшенное на плечи пальто летит за тобою, человечек удовлетворенно вздыхает, ну, что же, шляпу? Ты проводишь рукой по волосам, думаете, обязательно – шляпу? Выражение лица у человечка делается извиняющимся, желательно, аккуратно говорит он, обходит вокруг тебя раз, другой, потом его бледное лицо озаряется улыбкой, и через мгновение он приносит тебе кепку.

Ты расплачиваешься, во внутреннем кармане брошенной на стул куртки оказалась целая пачка подходящих денег, тебе хватило, и осталось еще столько же, восковой человечек показывает тебе, где на пальто надо переставить одну пуговицу и немного отпустить полы, я все сделаю сегодня же, почтительно говорит он, и вечером доставлю пальто господину домой, лучше завтра, отвечаешь ты, только не раньше полудня, а потом четко и размеренно диктуешь ему адрес, с отстраненным любопытством наблюдая, как человечек то бледнеет еще больше, то нежно розовеет, отдувается и промокает вспотевший лоб уголком собственного галстука. Это так неожиданно, говорит он, жалко улыбаясь, от оставшихся денег ты отделяешь две крупные купюры и вкладываешь человечку в карман жилета, это вам за труды, очень вам благодарен, слабо отзывается человечек и снова промокает лоб.

Ты выходишь на улицу, вдыхаешь влажный, солоноватый, пахнущий цветами и рыбой воздух, хочешь достать сигареты. Ну вот, пожалуйста, кто-то крепко взял тебя за локоть. Пройдемте, еле слышно шипит кто-то, только не вздумайте сопротивляться. Ты скашиваешь глаза, крепыш в мятой, в странных пятнах шляпе и сером, туго подпоясанном плаще смотрит на тебя почти дружелюбно, международный отдел полиции надзора и государственной безопасности, говорит он и повторяет, пройдемте, и ты идешь, какая тебе разница, все равно это сон. Закурить не найдется, спрашивает твой спутник, не выпуская твоего локтя. Найдется, говоришь ты, локоть пустите, сигареты в кармане. Ничего-ничего, поет он, я сам достану, и действительно лезет к тебе в карман брюк – тебя передергивает – и достает сигареты и зажигалку. Разрешение-то на зажигалочку есть, спрашивает, нет, говоришь ты, а надо? Ну, конечно, радостно ухмыляется он, ему очень весело и с каждой минутой все веселее. Он крутит в руках сигареты, иностранные, говорит уважительно, а что это тут написано? Курение приводит к импотенции, мстительно отвечаешь ты, да ну, правда, что ли, да, врачи доказали, и он, разом перестав улыбаться, запихивает пачку обратно тебе в карман. И зажигалку, говоришь ты, зачем тебе, все равно придется все сдать. Вот, когда придется, тогда сдам, отвечаешь ты высокомерно, и он нехотя возвращает и зажигалку тоже.

Пол в отделении невероятно грязный, новенькие башмаки то скользят, то липнут, а запах стоит такой, что лучше вовсе не дышать, тебе совсем перестал нравиться этот сон, но ты никак не можешь проснуться и уже взмок от усилий. Можно, я покурю, спрашиваешь ты кротко у своего провожатого,