Читать книгу "Богиня тьмы - Милена Вин"

источник и цепи, сжимающие меня все сильнее. Почувствовав прилив сил, я зарычала, как хищник, попавший в западню, и одним резким движением разорвала ледяную сталь цепей. С этим действием все силы разом ушли, предоставив место жуткой слабости. Тихо выдохнув, пошатнулась и упала в крепкие объятия демона.

Провалиться в беспамятство мне не дал внезапно раздавшийся громкий звериный рык и последовавший за ним клекот хищных птиц. Белоснежный сокол Далии и крупный беркут, в котором я признала Ахту — орлицу отца Калеба, резко спикировав и выставив вперед когтистые лапы, налетели на рыцарей. Появление Ахты говорило о том, что ее хозяин поблизости. Анорион не заставил себя долго ждать; разрезав туман, он опустился на эшафот и, сложив за спиной большие черные крылья, сразу же бросился к сыну. Это заставило людей оцепенеть, что дало Далии и Лори небольшое преимущество. Они набросились на рыцарей, оттесняя их к краю помоста и сбивая с ног.

— Ливия, — позвал Кай и, крепче прижав мое ослабшее тело к себе, поставил меня на ноги.

Ни ответить, ни посмотреть на него я не успела. Сильный поток горячего воздуха внезапно ударил в лицо, заставив сузить глаза, но я все же увидела, как огромный белоснежный лев разорвал крыльями серый покров, накрывший площадь. Он твердо приземлился на эшафот, и шаткая древесина затрещала под мощными лапами. Его глаза я узнала сразу — большие, насыщенного янтарного цвета. Румико.

— Взбирайся на льва! Быстрее! — донесся до ушей крик Лориэна.

Действительность и мое сознание медленно ускользали от меня. Я слышала чьи-то крики, звон мечей и злобное рычание Румико, но вскоре все звуки смешались и заполнили ноющую от боли голову. Чернота все еще застилала глаза, наполняла собой сердце и внутренности, струилась жгучими нитями по венам. Меня утягивало в непроглядную тьму, но перед тем как сдаться и позволить ей забрать меня, я увидела, как лев и Анорион взмыли в небо, а Кай, расправив крылья и взяв меня на руки, чуть помедлил, но в итоге устремился следом за остальными.

Примечания:

¹ Эшафот — помост для совершения смертной казни или для приведения в исполнение публичных наказаний. Эшафоты были возвышенной сценой для лучшей видимости происходящего.

² Плаха — обрубок дерева, на котором отсекали голову казнимого.

Вязкая, тяжелая темнота давила, сжимала со всех сторон. Я не знала, где нахожусь, но здесь было так душно, что я начала задыхаться, и так темно, что рассмотреть даже собственные руки оказалось немыслимо. Вскоре повеяло холодом. Мороз нещадно деранул по коже, стиснул щеки ледяными ладонями, вызывая крупную дрожь. Тело бил озноб, и, обхватив себя руками за плечи, я задышала ртом, выдыхая горячий воздух, а вдыхая холодный, мерзко дерущий горло. Темноту рядом со мной всего на миг разрезал после выдоха сгусток пара.

Мной завладел страх остаться здесь навечно, скитаться во мраке как призрак, не имея возможности вырваться на свет. Будь у меня крылья, возможно, я смогла бы разрезать темноту?..

Терзаемая этой мыслью и еще одной — как не умереть от холода, я двинулась вперед. Внутри теплилась маленькая надежда, окруженная льдом, что, если постоянно двигаться в одном направлении, можно выйти из темноты.

Каждый шаг давался с большим трудом. Ноги тонули в черноте, и казалось, что я пробираюсь через топкое болото. Время тянулось медленно, но я и не знала, сколько минут прошло с того момента, как я очнулась. Глаза болели из-за кромешной тьмы, совершенно не привыкая к ней. Я шла с открытыми глазами, часто моргая из-за рези и скопившихся в уголках слез, но меня не отпускало ощущение, что мои глаза по-прежнему закрыты, а мрак, сковавший все внутренности, лишь злое наваждение.

Обессилив, я рухнула на колени, прямо во тьму, полностью слившись с ней. Сидела долго, очень долго, трясясь то ли от холода, то ли от страха. Несколько раз зажмуривалась, а после широко распахивала глаза в надежде, что вот сейчас, совсем скоро, я проснусь и свет озарит все вокруг, смахнет с меня панику, как росу с зеленых лепестков. Но ничего не менялось. И только одно слово, неожиданно раздавшееся в голове, заставило напрячься и забыть на несколько мгновений об ужасающей темноте:

— Вставай.

Вопреки собственному желанию и слабости я послушно поднялась на ноги. Этот голос — мягкий, слегка властный и чарующий — был мне знаком. Я определенно слышала его раньше, но никак не могла вспомнить, кому он принадлежит.

— Иди ко мне, — вновь слышится нежный женский шепот. — Осталось совсем немного.

И хоть кругом была темнота, я пошла дальше, наугад выбрав направление. Мне казалось это бессмысленным занятием, но, когда в голове раздалось громкое «Еще чуть-чуть», я сорвалась на бег. Бежала от тьмы и всех ужасов, следующих по пятам, от жгучих воспоминаний и боли, изъедающей сердце. Наконец вдалеке мелькнул слабый свет. Я думала, что мне просто почудилось — от усталости, но дальний проблеск неожиданно рассыпался мириадами крохотных мерцающих блесток. Один рывок — и яркий свет озарил все вокруг, ослепил так сильно, что я резко остановилась и, зажмурившись, накрыла ладонями лицо.

Прошло несколько секунд, прежде чем я приоткрыла веки. Солнечные лучи, проникающие сквозь цветные стекла маленьких полукруглых окон, безжалостно жгли холодную кожу, резали глаза, вызывая слезы. Тело быстро согрелось, но я продолжала стоять неподвижно, боясь вновь оказаться в темноте.

Внутренний голос молчал. Тишина, прерываемая лишь моим тяжелым, рваным дыханием, разрасталась и уже начала давить на встревоженное сознание. Глубоко вздохнув, я широко распахнула глаза и смахнула сбежавшие по щекам слезы. Дыхание мгновенно перехватило, и я едва не задохнулась от болезненного воспоминания, молниеносно пронесшегося в голове от одного взгляда на отца, стоявшего ко мне спиной у широкой резной двери.

Там, за дверью, из комнаты, где свершился ритуал, слышался мой детский плач — столь слабый, что я с трудом различала его. Но, кажется, только для меня он звучал слабо и тихо; мои крики разрывали душу отца на части и больно сдавливали уши. Он стоял смирно, сверля взглядом дверь, сжимал кулаки и дрожал, сдерживая новый поток горестных слез. Пересилив страх, я шагнула к нему и неуверенно шепнула:

— Пап…

Я не надеялась, что он услышит меня. Но Арон обернулся, так резко, что я вздрогнула и замерла. В темно-сиреневых глазах блеснуло удивление, его уста приоткрылись, будто желая выпустить какие-то слова, однако он промолчал. Лишь поднес палец к губам, призывая к молчанию, и протянул мне руку. Что-то подсказывало мне, что не следует брать его за руку. И это было вовсе не