Читать книгу "Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин"

За разумную плату, разумеется. Вы ведь хотели немного заработать? Что ж, вы заработаете. Предлагаю вам подняться из вашей лужи и проследовать за мной. Лучше поговорить о деле у Мамаши Горбин. Если вы не слишком на меня обижены, думаю, наше сотрудничество принесет пользу и вам, и мне.

Как только прозвучали слова «плата» и «польза», все сомнения громил как рукой сняло.

– Мы не обижены, сэр. И заработать всегда рады, – сказал мистер Бланди, поднимаясь на ноги и помогая подняться мистеру Хэклзу. Мистер Уипер уже стоял на своих двоих.

– Что от нас требуется, сэр? – спросил он.

– Полагаю, господа, вы в Фли знаете каждую корягу – мне это пригодится. Я вам все расскажу, но предупреждаю сразу, что дельце предстоит не простое. Оно связано с некоей вещью, которую я ищу, – насколько мне известно, эта вещь хранится на бывшей Рыночной площади. Там находится такое себе место под названием…

– «Прекрасная Жизнь Фенвика Смоукимироррбрима», – хором ответили Бланди, Уипер и Хэклз.

– О, вы знаете, о чем идет речь!

– О, мы знаем, о чем идет речь, – мрачно прищурился мистер Бланди.

***

Ужин проходил без обычных для тупика Гро свар, дрязг и взаимных упреков. Актеры «Балаганчика Талли Брекенбока» были так голодны, что ничто, кроме содержимого собственных тарелок, их сейчас не волновало.

Под кухонным навесом раздавалось: «Хлюп», «Хляп», «Ням-ням», «У-у-у», «Кххх… Кхххе… э-э-э… я… кххх…» (это у Заплаты застряла в горле кость). Даже склочный Манера Улыбаться не замечал ничего кругом, уплетая ужин за обе щеки и приговаривая над каждой отправляемой в рот ложкой: «Мерзость» и «Вкуснотища».

Хозяин балагана смилостивился и позвал Бенджи и Бонти. Перебинтованные Пальцы набросились на еду и принялись глотать горячее, обжигающее внутренности варево, как будто им сказали, что за каждое пережевывание того, что в вареве плавало, они будут получать палкой по спине.

Брекенбок был слишком уж подозрительно добродушен – настолько, что даже велел отнести тарелку Бульдогу Джиму. Старик расплакался от счастья, правда, есть ему пришлось прямо так – руками: ложку принести ему забыли.

Сабрина сидела на ступеньках дамского фургончика, теребила в руках подобранную на земле щепку и глядела на возню за столом. Никому и в голову не пришло предложить ей присоединиться к остальным. Разумеется, она была куклой, а куклы не едят, но то безразличие, с которым к ней отнеслись, лучше любых слов говорило: «Ты здесь чужая».

Она смотрела на то, как ходят ходуном глотки, как клацают, царапая ложки, зубы, как двигаются челюсти. Слушала, как эти люди чавкают, причмокивают и рыгают. И не могла сдержать отвращения.

Ужин удался… Чего явно не произойдет с будущим завтраком…

«Брекенбок окружен одними предателями, – с тревогой думала Сабрина. – Они хотят не только сорвать пьесу – эту последнюю надежду хозяина балагана. Они хотят всех убить! Заплата! Проныра! И даже мадам Шмыга! Казавшаяся такой безобидной мадам Шмыга!»

Мадам Шмыга вяло ковыряла ложкой похлебку и время от времени без сил отправляла ложку в рот.

И тут вдруг Сабрина, глядя на эту женщину, подметила кое-что… Гадалка изо всех сил старалась не смотреть на Гуффина, но при этом будто бы искала его взгляд, чтобы прочитать в нем… Что? Какое-то подтверждение? Или, наоборот, угрозу?

«Она боится Гуффина так же, как куклы боятся огня», – подумала Сабрина.

Чем дольше Сабрина глядела на мадам Шмыгу, тем больше ей начинало казаться, что непрекращающаяся мигрень гадалки явно не взялась из ниоткуда и что связана она вовсе не с ссорой мадам с ее возлюбленным Дуболомом Брумом, о котором говорила кухарка перед ужином. Ее определенно надломило что-то. В разговоре с Пронырой Гуффин упомянул какую-то Лизбет… Сабрина уже слышала это имя – его называл сам Брекенбок, когда чинил ее в своем фургоне, но тогда она не придала этому значения. Теперь же она знала, что эта Лизбет дорога для мадам Шмыги и что, судя по всему, Гуффин что-то с ней сделал…

Вскоре с ужином было покончено. Ложки все еще скребли по стенкам тарелок, кто-то по-прежнему облизывался, а кто-то продолжал жевать, но это как с габенским ливнем: он уже прошел, но всем все еще кажется, что он идет.

– Мадам Бджи, вы превзошли сама себя! – заявил Брекенбок, откинувшись на спинку стула и расстегнув пару пуговиц на жилетке.

– Благодарю, сэр! – Кухарка довольно ухмыльнулась, на ее пухлых щеках прорисовались ямочки. – Вы просто душка!

Хозяин балагана лениво пояснил:

– Я имею в виду, что вы нас столько морили голодом, ваш этот суп варился так утомительно долго, что из-за этого теперь кажется, будто он достоин занять первое место в меню дорогого ресторана в Старом центре. В «У Борджжилла» или еще где. Хотя это же просто похлебка из крыс с водой из ближайшей канавы.

– Угрюмо молчу на это, – бросила мадам Бджи и какое-то время действительно угрюмо молчала, но не высказать все, что вертелось у нее на языке, не смогла: – Вообще-то, я оскорблена до глубины души. Теперь мне невероятно хочется пересолить вам завтрак, сэр.

– Только попробуйте! – рассмеялся Брекенбок. – Ладно, пора спать! Всем спать! Завтра (вас всех) ждет ужасный и долгий-долгий день, который покажется (вам всем) просто бесконечным.

Брекенбок поднялся на свои ходульные ноги и первым отправился спать. Прочие, не особо обременяя себя благодарностью за ужин, начали расползаться из-под кухонного навеса по своим закуткам.

– Миленький супчик, мадам Бджи. Малость более супный, чем следовало, но и так сойдет… – сказал Гуффин, бросив многозначительный взгляд на тяжело вздохнувшего Проныру, и с гордым видом удалился в свой фургон.

– Одни разочарования с этим всем, – проворчала мадам Бджи и начала складывать грязную посуду стопкой. – Ты готовишь, стараешься, а этого никто не ценит…

– Они ценят, Берта, – томно произнесла мадам Шмыга. – Просто они болеют неблагодарностью – нужно раздобыть для них пилюли от нее, и они вылечатся. В любом случае это лучший – самый лучший ужин за сегодня, дорогая.

– О, милая, – фыркнула кухарка и принялась перемывать тарелки в бочке. – По сути, я готовлю только для тебя… А эти… получают то, что остается.

Мадам Шмыга