Читать книгу "Кофе готов, миледи - Александра Логинова"

моя спальня, – указала я рукой на дверь после того, как подросток плотно пообедал и сонно заморгал.

– Госпожа, как можно! – задохнулась от негодования Мира. – Да если его там найдут, тут уж ничего не поможет, разом четвертуют! И вам несдобровать.

– А что, Мирка, раз уж сама графиня так любезно меня в спальню приглашает, грех отказываться – ехидно сказал пацан, борясь с зевотой.

– Дурак! – кажется, служанка разобиделась всерьез. Демонстративно отвернувшись и взявшись за ручку двери, она остановилась только под моим укоризненным молчанием, которое за прошедшие недели научилась отличать от обычной тишины.

– Ну-ка, прекратили, – негромко сказала я. – Ясень, ещё раз и получишь по седалищному органу. Мира, не паникуй. Ему достаточно закрыться изнутри, чтобы его никто не беспокоил. Ещё раз: Ясень – спать, мы с тобой – делать дела. Всем всё ясно?

Пацан озадачено кивнул и кинул вопросительный взгляд на камеристку, как бы спрашивая: «Чего это с ней?». Та ответила нечитаемым взглядом и как бы в никуда сказала:

– Постельное потом менять придется…

И впрямь. Как-то я сразу не заметила, но руки, шея и лицо подростка были измазаны какой-то глиной, вероятно, помогающей ему маскироваться в кучу хлама. Значит, сначала душ.

– Мира, кто этот Ясень? – спросила я шепотом, когда мы вышли из моего пентхауса, убедившись, что пацан успешно помылся и завалился отсыпаться.

– Да как вам сказать, – неопределенно ответила служанка. – Был сыном городского старьевщика, в пять лет куплен графом в услужение – папаша его продал, чтобы долг отдать. Здесь сначала в саду помогал, потом на кухне, потом в овчарне, потом на конюшне. Особо нигде не приживался.

– Это почему? – заинтересовалась я, спускаясь вниз.

– Ясень, он, – замялась Мира, – не особо годлив к услужению. Кланяться не умеет, приказы через пень-колоду исполняет, всё больше поболтать да поспорить любит. Разве что ловкости не занимать, а как пристроить эту ловкость к полезному делу, так сразу дубом прикидывается, даром что Ясень. Не любит он спину на господ гнуть, – закончила служанка, зная, что я не ругаю за такие фривольности в сторону хозяев.

М-да, интересный персонаж. Своевольный и хитрый, получается, как-то втерся Гретте в доверие. Чтобы жизнь себе облегчить, что ли?

– А почему его стража должна была ловить?

– Так ведь наказали его. Сначала в Холопской тюрьме два месяца держали, а потом и продали куда-то в другое графство. А он бежал, видимо.

– За что наказали?

– Его, – покраснела Мира. – Его ночью в вашей спальне застукали.

Чего-о-о?! Я подозрительно себя оглядела. Неужели Гретту прельстил этот угловатый подросток, что она его действительно в койку потащила, несмотря почти на малолетство?

– На мне?

– Что вы, госпожа, как можно! – замахала руками помощница. – Ежели бы на вас, его бы казнили в тот же день. Просто рядом на стуле сидел, да и одеты вы были, это всему дому известно. Уж не знаю, чем вы занимались, а только господин Роберт ужасно осерчал, велел его в тюрьму сдать на нищие харчи и избавился, как только покупатель нашелся.

– Понятно, – значит, и впрямь не просто госпожа и слуга были. – Кстати, Мира, – посерьезнела я, – мы с тобой об этом не разговаривали, но я считаю, что должны. Ты мне расскажешь, кто отец твоего ребенка?

Мира побледнела. Будто живой и задорный огонек потух в больших глазах, а руки до белезны стиснули подол платья.

– Госпожа позволит мне промолчать? – неживым голос спросила служанка.

– Если захочешь, – вздохнула я. – Но ты же понимаешь, что его следует оповестить, проследить, чтобы он взял ответственность?

Молчание затягивалось. Мира упрямо смотрела в пол, стиснув челюсти так, что лицо стало почти квадратным. Нет, она определенно не желает говорить о своем «моральном падении» и навряд ли вообще в полной мере осознает свою беременность. С этим определенно нужно что-то делать, ведь хочет она или не хочет, но этот ребенок родится и она станет его матерью. Конечно, в меру своих сил я прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась, но если она продолжит отрицать свое положение, один бог знает, к чему это приведет.

– Ладно, давай отложим эту тему, – мягкости в голосе столько, сколько умею.

Камеристка кивнула и суховато попросила отпустить ее заниматься цветочными украшениями.

Я же только вздохнула и отправилась к лакеям оценивать их-«выглядишь на все сто»-одеяния.

Глава 19

– А я тебе говорю, что желтые лилии не подходят! Не подходят, понимаешь? Возьми белые, дополни калой и вот этими бледно-розовыми розочками и будет тебе штиль.

– Да чего б ты понимал в тонкостях приемов! Завтра здесь будет уважаемая графиня Лилина, желтые лилии обязательны!

– Клят морской! Тебе кто важнее – твоя госпожа или посторонняя тётка? – сердитый голос поднялся на пару децибелов. – Какая разница, кто будет? Я тебе говорю, ей необходимы белые цветы, а не это радужное безобразие!

Я заглянула в приоткрытую дверь. Ясень сидел на моем столе и болтал ногами, грозно хмурясь на охапку разномастных цветов, вываленных рядом с ним на столешнице. Не менее сердитая Мира беззвучно ругалась, перебирая пальцами желтые, оранжевые и белые лилии, попеременно прикладывая к ним розы, маки, тюльпаны и гладиолусы.

Мой день рождения уже завтра, а значит всеобщее сумасшествие по этому поводу приняло невиданные обороты и заставило меня устать уже к завтраку. Графского внимания требовали везде, сверяя каждую мелочь с моим руководительным «да». Благородный батенька, вернувшись еще вчера вечером, слинял в свою комнату под предлогом невероятной занятости и неотложной деятельности, а сегодня его покои снова пустуют. Злобный женишок вообще процедил, что это не его обязанности и свалил в город, вероятно, пьянствовать, и слугам осталось только разорвать меня.

Ясень все это время прятался в моих покоях, куда я запретила входить решительно всем, кроме Миры, днем отсиживаясь в спальне, а ночами дрых на диванчике в гостиной. Оставалось надеяться, что до торжества его никто не увидит, а потом я смогу подарить ему амнистию на правах совершеннолетнего члена рода.

Это с Мирой я могла максимум покапризничать или попытаться убедить взрослых, что она мне нужна, существенно никак не влияя на ее судьбу. С семнадцатилетием же мой административный ресурс значительно возрастал и я имела право требовать сохранить жизнь тому, кого посчитаю полезным для семьи.