Читать книгу "Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще только предстоит евразийским теоретикам прочитать авангардный роман-хронику Валентина Катаева «Время, вперед!», в котором строки, выворачивающие евразийскую теорию наизнанку, повергнут их в шок:
«Мы пересекаем Урал.
Мелькая в окнах слева направо, пролетает, крутясь, обелиск “Европа — Азия”. Он выбелен и облуплен. Он сплошь покрыт прописями, как провинциальный адрес. Бессмысленный столб. Он остался позади. Значит, мы в Азии? Смешно. Бешеным темпом мы движемся на восток и несем с собой революцию. Никогда больше не будем мы Азией.
В поезде зажглось электричество.
Мы движемся, как тень, с запада на восток.
Мы возвращаемся с востока на запад, как солнце.
Мы пересекаем Урал.
“Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим остаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны.
Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно…”
“Вот почему нельзя нам больше отставать…”
Нельзя! Нельзя! Нельзя!
Рассвет.
Поезд пересекает Урал.
Справа налево в окопах, крутясь, пролетает обелиск “Азия — Европа”.
Бессмысленный столб…
Я требую его снять!
Никогда больше не будем мы Азией.
Никогда, никогда, никогда!
Рассвет до краев наполнен ледяной росой.
Терпкое, стеклянное щелканье булькает в глиняном горлышке ночи.
Соловьи звучат, звучат всю ночь до рассвета.
Они не боятся поезда.
Дорога ландышей и соловьев.
Уфа — Саратов.
Облака, элеваторы, заборы, мордовские сарафаны, водокачки, катерпиллеры, эшелоны, церкви, минареты, колхозы, сельсоветы.
И всюду, куда не посмотришь, справа налево и слева направо, с запада на восток и с востока на запад, шагают по диагоналям развернутым строем передаточные столбы токов высокого напряжения.
Шестирукие и четырехногие, они чудовищно шагают, как марсиане, отбрасывая решетчатые тени на леса и горы, на рощи и реки, на соломенные крыши деревень…
Никогда больше не будем мы Азией.
Никогда, никогда, никогда!»
А название этого романа-хроники Катаеву подарил Маяковский. Так и сказал: «Вот вы его и напишете, этот роман. Хотя бы о Магнитострое. Названье «Время, вперед!» — дарю».
Весь этот авангардный бум, случившийся в СССР в конце двадцатых годов, раздражает «евразийские» умы Трубецкого, Савицкого и Флоровского. Но завораживает Сувчинского.
И настал день, когда союз четверки треснул. Однажды в вышедшем 24 ноября 1928 года номере газеты «Евразия», тоже принадлежавшей Сувчинскому, было опубликовано приветствие Марины Цветаевой, поэтической звезды эмиграции, — советскому поэту Маяковскому. Это приветствие, в котором есть политика, а прежде — эстетика, до предела накалило конфликт между евразийцами. Вот оно:
«28-го апреля накануне моего отъезда из России, рано утром, на совершенно пустом Кузнецком я встретила Маяковского.
— Ну-с, Маяковский, что же передать от Вас Европе?
— Что правда — здесь.
7 ноября 1928 г., поздним вечером, выйдя из Сafe Voltaire, я на вопрос:
— Что же скажете о России после чтения Маяковского?
Не задумываясь ответила:
— Что сила — там»43.
Это приветствие явно возвеличивает авангардистский дух социалистического строительства в СССР, поднимает авангард как знамя прогресса и теснит традиционализм.
То был самый конец двадцатых годов ХХ века, когда в СССР закладывались или уже строились гиганты советской индустрии — мощные электростанции, металлургические комбинаты, машиностроительные, автомобильные, авиационные, танковые и артиллерийские заводы, и Сталин еще не помышлял о возврате к традиционным ценностям России — истории государства Российского в стиле академиков Платонова и Тарле, русской классической литературе и русскому классическому искусству, гимназическому образованию и восстановлению института церкви. Это начнется позже, после 1933 года, укрепится в годы Отечественной войны и, по сути, сомкнется с теми ценностями евразийцев, которые отстаивали Трубецкой, Савицкий и Флоровский.
Скоро авангард, воспевающий коллективизацию и индустриализацию, накроет волна русского традиционализма в одеждах социалистического реализма, и спаянная глыба эта будет еще долго жить, сопротивляясь напору времени.
Тогда, в конце двадцатых, страна рванулась в пучину ультра-индустриализации и ультраколлективизации (термин Устрялова), рванулась под флагом авангарда, потому что ультра — это авангард. И действительно, казалось, что ультракрасный цвет этого флага с изображением серпа и молота утверждает: «Сила здесь, и правда здесь».
Именно с той вроде такой безобидной публикации Цветаевой, в которой прозвучала фраза «Правда здесь!» (привет Маяковскому), и начался раскол в евразийстве. Он переходит в качественно новую стадию, когда Сувчинский еще робко, но уже ставит вопрос: «А могла бы евразийская теория послужить советской России, Советскому Союзу»?
После такого вопроса Сувчинского вполне можно назвать основоположником левого крыла в евразийстве.
Этот вопрос навеян настроениями некоторой части эмигрантской публики — какая там, в СССР, политическая, экономическая, культурная жизнь? В самом евразийском круге пробиваются те же настроения, та же жажда познания СССР.
Эмигранты жаждут познать Советский Союз и попадают в объятья советской разведки
Жажду зарубежных русских познать новую Россию усиливает энергичная деятельность советской разведки в среде русской эмиграции. Ее операции под названием «Трест», «Синдикат-2», нейтрализующие влияние остатков белогвардейского террористического сопротивления; организованное ею тайное посещение Советского Союза бывшим депутатом российской Думы Николаем Шульгиным, издавшим потом на Западе книгу об этом путешествии под названием «Три столицы»; продвижение ею в Европу сатирического романа советских писателей И. Ильфа и Н. Петрова «12 стульев» — все это изменяло отношение к советской России, к власти большевиков, возбуждало интерес к возрождающейся стране. Конечно, далеко не вся русская зарубежная интеллигенция готова была снять шляпу перед своей бывшей страной. Но у многих все же ненависть к режиму таяла, замещалась интересом к жизни «там».
Просоветские настроения заражают и евразийское движение. Они крепнут, их выражает теперь газета «Евразия» под редакцией все того же Сувчинского. И поэтому в правящей верхушке движения растет раздражение его позицией. И тогда Трубецкой и Савицкий в знак протеста против просоветской и прокоммунистической направленности газеты выходят из руководства евразийского движения.
Вот он, случившийся раскол. Он морально дискредитирует евразийство в эмигрантском общественном мнении.
Но это была дискредитация движения, а не теории. Теория продолжала жить. По крайней мере в евразийских теоретических семинарах, проводимых Трубецким, в его публикациях в журнале «Евразийские тетради». Он развивает теорию, дополняет ее концепцией евразийского языкового союза, евразийского учения о языке в связи с географическим пространством. Эти теоретические изыскания он строит на основе онтологического структурализма, которым он проникся еще в Пражском лингвистическом кружке, наведываясь из Вены на его семинары. Потом уже будет Ролан Барт, Делез, французская школа постструктурализма в 60—80-е годы.
Но евразийское движение после раскола, возникшего из-за публикации Цветаевой, уже стало иным. Когда из руководства движения вышли Трубецкой и Савицкий, трещина превратилась в пропасть. Это, конечно, внешний знак раскола. Глубинные же причины — это просоветские настроения у части евразийцев и ставшие известными факты об агентурной деятельности некоторых евразийцев в пользу советской разведки — ОГПУ.
И вот — о, ужас! — агентом ОГПУ оказался сам муж Марины Цветаевой — белый офицер Сергей Эфрон.
В 1925 году он появляется в Париже и присоединяется к группе евразийцев. Он приехал из Праги, где только что закончил историко-филологический факультет Пражского университета и где успешно редактировал затеянный им студенческий журнал «Своими путями». Примкнув к евразийцам, он скоро становится одним из редакторов
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич», после закрытия браузера.