Читать книгу "Crysis. Легион - Питер Уоттс"

Удивительно, он меня еще по головке не погладил и шоколадку не подарил – наверное, дистанционно это сделать трудновато, а в Н-2 такие опции не встроены. В общем, я угрюмо отмалчиваюсь.

Харгрив выжидает пару секунд, убеждается, что щенячьего восторга не последует, и продолжает:

– Как я понимаю, кое-кто тебе сообщил: дескать, ты мертв. Но я попросил бы не придавать слишком большого значения медицинским определениям, сделанным прежде всего для нужд страховых компаний, всегда готовых ухватить лишний цент. Жизнь и смерть куда изменчивей и сложней, чем полагает большинство, и об этом убедительно свидетельствует твой пример. Возможно, в данный момент с медицинской точки зрения ты и относишься скорее к мертвым, нежели к живым, но я располагаю определенными, скажем так, средствами, недоступными большинству держателей страховых полисов. Сынок, не бойся: я тебя не оставлю, и если ты ради меня – нет, ради всей нашей планеты – совершишь нужное, я уж постараюсь тебя поставить на ноги. В конце концов, именно моя технология сделала тебя столь оживленным и активным трупом.

А ведь старикан прав: вся обернутая вокруг меня донельзя продвинутая чума – собственность Харгрива. Он построил эту охренительную штуку – или по меньшей мере спиратил. Он придумал вразумительный интерфейс между человеком и черт знает какой инопланетной начинкой – надеюсь, ее хоть кто-нибудь толком понимает. Он меня не бросит, это уж точно. О, Джейкоб, ты мой повелитель и пастырь, наверное, не оставлявший меня с момента смерти. Односторонняя связь без возможности ее отключить, должно быть, наименьшая из твоих божественных сил. Бьюсь об заклад, ты понавстраивал аварийных выключателей и дистанционных контролей во все гребаные контуры этой штуки.

Однако насчет смерти, которая не смерть, и насчет поставить на ноги – разве это не здорово?

В общем, Харгрив хочет, чтоб я побегал за клещами, – так я побегаю.

И вот я в неглубокой ложбине – уличный асфальт просел в подземную пустоту, – бреду по щиколотку в канализационной жиже, хлещущей из дюжины прорванных труб. Харгрив ведет меня по долине теней сквозь юдоль слез. Ведет через наспех собранные баррикады, мимо косяков замерших желтых такси, мимо горящих полицейских машин. Сверху – короткий вскрик. Я поднимаю голову и успеваю заметить кусок розовой фланели, несущийся к земле, – ребенок шлепается оземь и разлетается брызгами, словно перезрелый грейпфрут. Секундой спустя разлетается ошметками и его мать.

Заражены. Они все – заражены.

– Держись, сынок, – увещевает Харгрив печально. – Ты им ничем не поможешь.

На двенадцатом этаже над Либерти-стрит исходит криком о помощи женщина, высунувшаяся в разбитое окно. Мужчина с дочерью кричат с балкона над Фултоном. Иногда мне удается заметить несчастных прежде, чем они замечают меня, – тогда я включаю невидимость и прокрадываюсь мимо, не будя в них надежды.

Харгрив пытается развлечь меня байками про нашего общего знакомого.

– Не думай, что я такого уж плохого мнения о Натане – человек он хороший, все на месте, как говорится, порядочный и честный, каким и всегда был. Только мыслить по-прежнему он уже не может, потерял удивительную способность интуитивных прозрений, неожиданных, нетривиальных – именно таких, какие отличают гениальные умы от попросту компетентных. Ну вот, свежий пример: он видит «черный ящик» внутри комбинезона и тут же принимает находку за некую заготовку, грубо говоря, набор чертежей, по каким возможно изготовить средство против заразы…

Я осматриваюсь: на тротуаре валяются три пролета старой проржавленной пожарной лестницы, а на четвертом кто-то вывесил простыню с накорябанными словами: «Нужна еда и вода!» Должно быть, надеется на случайного курьера из пиццерии.

– Десять лет назад Натан мгновенно бы прозрел истину, – продолжает Харгрив. – Нанокомбинезон не содержит планы средства – он сам и есть средство. Его попросту нужно активировать.

Харгрив ведет меня через заброшенный полевой госпиталь – мобильные домишки-полуцилиндры выстроились рядами на подземной парковке, все койки пустые, рядом – аккуратные стопки нетронутых мешков для мертвых тел. В подземной череде ресторанчиков я утыкаюсь в заброшенный КПП: сетчатая изгородь, колючая лента. За ними – ряды столов, выпотрошенные чемоданы и рюкзаки, их содержимое валяется под ультрафиолетовыми светильниками. Рядом суетятся клещи, высасывая мертвых, а Харгрив деловито бормочет на манер диктора из «Дискавери ченнел»: «Вспомни об аргентинском “говяжьем кризисе” двухлетней давности или о британском “коровьем бешенстве” прошлого века. Проблема была не в убийстве животных – а в избавлении от мертвечины. Куда девать миллион гниющих трупов? И вот перед тобой ответ, найденный цефами: они нас уничтожают, разлагают – и никакого загрязнения окружающей среды. Образцово-показательно».

Колонна клещей сворачивает на Датч-авеню. Я вижу: мое путеводное шествие клещей – всего лишь крошечный ручеек, бегущий к огромному складу переработанной человечины. Множество таких ручейков сливаются в великую реку, а она стекает…

Куда она стекает, я вижу, повернув за угол.

Что здесь случилось – понятия не имею. По идее, на этом месте красовался Сити-холл, три этажа арочных окон, увенчанных куполом еще в три этажа, а площадь перед ним, кажется, была обширной парковкой. Но ошалевший титан воткнул огромную лопату в земную кору, повернул – и передо мной провал, край глубоченного каньона. Улица утыкается в него, асфальт на краю висит клочьями, ошметками плоти на отрубленной руке. Здоровенная двухфургонная фура болтается на краю, свесила кабину, будто заглядывает из любопытства, склонив голову. Из обрыва торчат переломанные трубы канализации. Внизу под улицей проходило метро – его тоже разрубило надвое, как червя лопатой, рельсы вытащены на свет божий, разодраны, искривлены, вагоны валяются в провале, словно дешевые китайские игрушки. Повсюду из ломаных труб в провал хлещет вода и канализационная жижа, там и сям горит, и сквозь клубы густого дыма и пара я различаю контуры перевернутых, вывороченных с корнем деревьев и вздыбленных асфальтовых пластов.

Там есть кое-что еще, вовсе не похожее на обломки человеческой архитектуры. Я вижу лишь отдельные детали, проглядывающие в мешанине бетонных блоков и обрывков асфальта, но членистый, костистый стиль иноземных строений распознаю мгновенно. Глубоко под едва ли не самым многолюдным городом мира покоятся чудовищные, уродливые конструкции, какие сомнительно что могли создать обладатели хоть чего-то похожего на руки.

Вдали, за Сити-холлом, вижу маячащий в дыму силуэт – он вдвое выше торчащего перед ним купола. А-а, еще один цефовский шпиль. Молюсь гребаному Аллаху, чтоб эта цефовская дрянь оказалась порожней.

Вот она, Мекка клещей, цель их паломничества. Сюда они несут разжиженных мертвецов Манхэттена. Их щелкающая, клацающая река течет к центру Земли.

– Сынок, тебе туда, – печально возвещает Харгрив.

Джейкоб, я не твой гребаный сынок.

Но все равно спускаюсь.

А что случится, если откажешься?.. Хороший вопрос.