Читать книгу "Звездный час адвоката - Наталья Борохова"

– Не обращайте внимания, – сказала из-за ее спины Дубровская. – Существует, в конце концов, презумпция невиновности. Человека преступником назвать может только суд, и только в своем приговоре. Так, между прочим, записано в Конституции. А коли приговора еще не было…

– Елизавета Германовна! – укоризненно произнес Максимов, и Дубровская замолчала.

Действительно, кто сказал, что эта вычитанная из закона истина может служить утешением? Все правильно. Все как есть. Но если каждый проходящий мимо тебя гражданин пялится во все глаза и отходит в сторону только для того, чтобы найти удачный ракурс для наблюдения, к чему тогда все эти высокие слова? Помогут ли они, когда, тыкая в тебя пальцем, всякий встречный-поперечный обзывает тебя убийцей? Простому человеку не нужно плутать в дебрях словоблудия. Он привык называть вещи своими именами. Обвиняется в убийстве – значит, убийца и есть! Дыма ведь без огня не бывает!

Они стояли в стороне от толпы. Почти прямо под мраморной лестницей. Место странное и малоподходящее для встречи адвоката и клиента, но единственно возможное и безопасное в их ситуации. Павел наклонял голову, чтобы не подпирать собой низкий свод. Невысокая Дубровская особых неудобств не испытывала, но она почти физически ощущала движение большой часовой стрелки, которая, завершив круг, приблизилась к цифре двенадцать. Это означало лишь то, что они должны были покинуть свое временное пристанище и под перекрестными взглядами любопытных людей пройти в зал судебного заседания.

Председательствовал в процессе судья Берестов, невысокий мужчина самой обычной внешности, не дающей стороннему наблюдателю ни малейшего основания найти в ней проявления бескомпромиссной жесткости или же, наоборот, небывалого человеколюбия. Его лицо казалось непроницаемым, как маска, а голос, проверенный на сотне самых разных аудиторий, не резал слух повелительными интонациями. Все обычные чувства, присущие обывателю, включая любопытство, удивление и негодование, были, как губкой, смыты с его лица двадцатью годами почти безупречной службы в одном из районных судов огромного города. Он взирал на скамью подсудимых меланхолично, словно его не касалось вовсе, кто появится там перед ним в очередной раз – вор, насильник или убийца. Сегодня на лобном месте оказалась женщина. И женщина красивая. Кроме того, писательница, которую пресса уже распяла на своем кресте. Кажется, ему говорили, что она пишет детективы. Разумеется, чепуха полная. Он взглянул на нее только для того, чтобы убедиться в том, что фотография в материалах дела соответствует оригиналу. В остальном его интерес к ней ограничивался рамками, очерченными Уголовно-процессуальным кодексом. Ничего личного.

Государственный обвинитель, напротив, казался деятельной натурой. Он шуршал бумагами из своей папки, что-то вполголоса говорил судебному приставу и изредка бросал в сторону защитника и подсудимой заинтересованные взгляды. Похоже, его радовало, что противную сторону в процессе будут представлять две хорошенькие женщины. Во всяком случае, скучать ему не придется. Конечно, все портят несносные журналисты, слетевшиеся в зал заседаний, как мухи на запах мертвечины. Они заняли почти все свободные места в зале и что-то уже черкали в своих блокнотиках, хотя процесс еще не начался. Его самого уже пару раз останавливали в коридоре, задавая одни и те же глупые вопросы насчет перспектив дела. Разумеется, он ответил на них как полагается, строго официально, сухо и без излишеств. Положение обязывало. Хуже было то, что ему придется играть свою роль до конца, то есть до приговора. Тут уж не расслабишься, не поболтаешь в перерыве с защитником, не возьмешь автограф у известной подсудимой. Он должен быть суров и тверд, как закон, торжество которого он здесь олицетворяет.

Хотя, может быть, все только к лучшему. Он заметил симпатичную журналистку в первом ряду. На вид ей не могло быть больше двадцати двух – двадцати трех лет. Она мило сморщила носик, когда судебный пристав прошел мимо, обдав ее сильным запахом одеколона. Их взгляды встретились. Прокурор понимающе улыбнулся, девушка, после недолгого замешательства, ответила ему тем же.

– У кого-либо из участников процесса есть ходатайства до начала судебного следствия? – спросил председательствующий, без особого интереса оглядывая зал. С первого ряда поднялась рука.

– Есть, Ваша честь! – произнес негромкий, но решительный голос.

Судья с недоумением уставился на высокого худого мужчину в очках. Откуда, спрашивается, он только взялся?

– Я прошу, чтобы судебное разбирательство проходило в закрытом режиме, – сказал он.

Публика заволновалась. Представители прессы не хотели получить пинка под зад, да и обычным зевакам предложение незнакомого мужчины не пришлось по вкусу.

– А вы, собственно говоря, кто? – поинтересовался судья.

– Максимов Павел, супруг подсудимой, – представился он. – Полагаю, что шумиха, поднятая вокруг дела Данилевской, не отвечает интересам процесса. Кроме того, это серьезное испытание для психики Дианы…

– Послушайте, уважаемый, – прервал его председательствующий. – Вы не являетесь лицом, наделенным правом заявлять ходатайства.

– Но я свидетель по делу! – возмутился Максимов.

– Тем более. Покиньте зал, – произнес судья, сделав едва заметный кивок головой приставу. – Это процессуальный порядок. Вы займете свое место в зале только после того, как вас допросят.

Павел встал, бросив отчаянный взгляд в сторону супруги, затем – на адвоката. Дубровская что-то прошептала одними губами, делая страшные глаза. Похоже, ему ничего не оставалось сделать, как попросту повиноваться. Журналисты отметили его уход громким перешептыванием и смешками. За Максимовым захлопнулись двери.

– У подсудимой будут просьбы к суду? – поинтересовался Берестов. – Может, вы хотите заявить то же пожелание насчет закрытости процесса?

Данилевская невыразительно пожала плечами.

– Конечно, мне хотелось бы, чтобы дело рассматривали в закрытом судебном заседании, – сказала она.

– Готовы ли вы озвучить основания, по которым этот процесс должен быть объявлен закрытым?

– Основания? – переспросила она, ничего не понимая.

– Да. Причины, по которым вы не желаете придавать делу огласку? – Судья уставился на нее поверх раскрытого тома уголовного дела. – Может, защита озвучит какие-то тайные, интимные стороны вашей жизни? Что-то такое, о чем бы вы не хотели говорить на публике?

Данилевской сразу же вспомнились детали той злосчастной встречи с журналистами, где ее пытали по поводу их гомосексуальных отношений с Крапивиной. Неужели судья имеет в виду то же самое? Господи, этого еще не хватало!

Она судорожно втянула горлом воздух:

– Нет… Никаких интимных подробностей. Просто… весь этот процесс… он очень неприятен для меня.

– Легко могу с этим согласиться, – кивнул головой судья. – Стало быть, законных оснований рассматривать дело за закрытыми дверями у нас нет. Будем считать вопрос решенным. Начинаем судебное следствие. Слово предоставляется стороне обвинения.