Читать книгу "Эстетика - Вольтер"

Вполне вероятно, что многие играют в шахматы лучше, нежели изобретатель этой игры, и могли бы выиграть у него те зерна пшеницы, которыми индийский царь пожелал его наградить[245]. Но изобретатель был гением, а те, кто его обыграет, могут гениями и не быть. Пуссен, ставший великим художником, ранее, чем увидел хорошие картины, был гением живописи. Люлли, не нашедший во Франции ни единого хорошего музыканта, обладал музыкальным гением.

Что лучше: стать без учителей гением в своем искусстве или достичь совершенства, подражая мастерам и превзойдя их?

Если вы зададите вопрос художникам, мнения, вполне вероятно, разделятся; если вы зададите его публике, она ответит без колебаний. Предпочтете ли вы прекрасный гобелен ковру, созданному во Фландрии, когда это искусство делало свои первые шаги? Лучше ли современные эстампы первых гравюр на дереве? Сегодняшняя музыка – первых арий, напоминающих григорианское пение? Современная артиллерия – первых пушек, изобретенных человеком гениальным? Все ответят вам: «Да». Любой покупатель скажет вам: «Я признаю, что изобретатель челнока был гениальнее, нежели мануфактурщик, изготовивший мое сукно, но мое сукно лучше, чем сукно изобретателя».

Каждый мало-мальски разбирающийся человек признает, что мы чтим гениев, создавших первый набросок искусств, однако ближе нам умы, усовершенствовавшие эти искусства.

Раздел II

Статья «Гений» в большом Словаре[246] была писана людьми, отнюдь ему не чуждыми. Мы позволим себе сказать после них только несколько слов.

Некогда у каждого города, каждого человека был свой гений; если человек создавал нечто необыкновенное, люди воображали, что он вдохновляем гением. Девять муз были девятью гениями, к ним обращали мольбы, вот почему Овидий говорит:

В нас, людях, бог живет и нас одушевляет.

Но, в сущности, есть ли гений нечто иное, нежели талант? И что такое талант, если не счастливое предрасположение к какому-либо искусству? Почему мы говорим génie de la langue – «дух языка»? Да потому, что в каждом языке есть свои окончания, свои артикли, свои причастия, свои более или менее длинные слова, следовательно, необходимо наличествуют некие свойства, которых нет у других языков.

Дух французского языка наилучшим образом приспособлен для беседы, ибо его построение, по необходимости простое и правильное, никогда не стесняет ума. В греческом и латыни больше разнообразия. Мы уже заметили, в другом месте[247], что можем сказать: «Теофил позаботился о делах Цезаря», расположив слова только в этом порядке и никак иначе; в греческом же и латыни существует дюжина способов расставить пять слов этого предложения нисколько не нарушая его смысла.

Лапидарный стиль более соответствует духу языка латинского, нежели французского и немецкого.

Génie de la nation – «дух нации» – это ее характер, нравы, основные таланты и даже пороки, отличающие один народ от другого. Достаточно посмотреть на французов, испанцев и англичан, чтобы ощутить эти различия.

Мы уже говорили, что особый гений человека, проявляющийся в искусстве, не что иное, как талант, но так называют только талант, стоящий очень высоко. У скольких людей был поэтический, музыкальный, живописный талант! Было бы смешно называть их гениями.

Гений, ведомый вкусом, никогда не совершит грубой ошибки; мы не найдем их ни у Расина после «Андромахи», ни у Пуссена, ни у Рамо[248].

Гений, лишенный вкуса, впадает в грубейшие ошибки, и хуже всего то, что сам он их не замечает.

Стиль жанра[249]

Как стиль исполнения, избираемый художником, зависит от предмета изображения, как отличается стиль Пуссена от стиля Тенирса[250], архитектура храма от архитектуры жилого дома и музыка оперы-трагедии от музыки оперы-буфф, точно так же каждому роду словесности свойствен особый стиль и в прозе и в поэзии. Достаточно известно, что стиль исторического повествования не похож на стиль надгробной речи, посольская депеша не должна быть написана как проповедь, комедии не следует пользоваться ни смелыми оборотами оды, ни патетическими выражениями трагедии, ни метафорами и сравнениями эпопеи.

У каждого жанра есть свои различные оттенки, но, в сущности, все жанры можно свести к двум – простому и возвышенному. Эти роды, объемлющие множество других, в равной мере требуют некоторых непременных достоинств: точности и уместности мыслей, изящества, сообразности средств выражения, чистоты языка. Эти качества необходимы любому произведению, какова бы ни была его природа; различия состоят в идеях, соответствующих данному сюжету, в тропах. Так, персонажу комедии не подобают ни возвышенные идеи, ни идеи философские, пастуху не подобают идеи завоевателя, дидактическому посланию не следует дышать страстью, и ни в одном из перечисленных произведений не должно употреблять смелых метафор, патетических восклицаний или сильных выражений.

Между простым и возвышенным есть немало оттенков; чем искуснее они подобраны, тем высшего совершенства достигают красноречие и поэзия. Вергилий умеет подчас быть возвышенным в эклогах. Строка:

Ut vidi, ut perii, ut me malus abstulit error[251] –

звучала бы в устах Дидоны[252] так же прекрасно, как и в устах пастуха, ибо она естественна, правдива и изящна и чувство, в ней выраженное, подобает человеку любого сословия. Но стих: