Читать книгу "Гринтаун. Мишурный город - Рэй Брэдбери"

«Боже праведный! – подумал я. – Это же Элси и ее мама!»

Так оно и оказалось. Спустя полжизни Элси уже и сама состарилась, а мама так и вовсе одряхлела. Это они со своими потрепанными альбомами для фотографий и автографов, с фотоаппаратами стоят, держась друг за друга. Даже не спрашивая, я знал: Элси так и не вышла замуж, мама не вышла замуж повторно. Они были верны и принадлежали старой доброй голливудской земле, в которой их и похоронят, по ту сторону от стены студии «Парамаунт».

Я испытывал соблазн подбежать и воскликнуть: «Эй, помните меня? Я был Рэй Брэдбери, 14 лет от роду, я вырос в Рэя Брэдбери 48, 49, 50 лет от роду. Я преуспел. Я перелез через стену. Я пересек Марафон-стрит с одного тротуара до другого. На это у меня ушло 30 лет, но я в конце концов совершил запоздалое странствие на “Эм-Джи-Эм”. Отныне я не из ваших рядов. Я один из них, из тех, кого мы поджидали перед “Юнайтед артистс” в августе 1936 года. Я один из тех, за кем мы бегали под дождем в тот вечер, когда был закрытый показ фильма “Дамы” в голливудском кинотеатре “Уорнерс” летом 1934 года».

Но я ничего не воскликнул, а подошел к Элси и ее девяностолетней маме и сказал:

– Помните безумного мальчишку на роликах у ворот студии «Парамаунт» в июле 1935-го?

«Безумного мальчишки» вполне хватило. Они всегда его помнили, этого мальчишку, который чересчур громко разговаривал, слишком много грезил и не мог ни минуты стоять на месте, был влюблен в Джин Харлоу и рыдал, когда она умерла весной 1937 года, и никогда не смотрел в лицо действительности. Безумный мальчишка. Это я и есть.

– Как звали Безумного мальчишку? – спросили они.

Я уже собирался было сказать, когда у меня за спиной из своей машины вышла Джейн Пауэлл[58], и внезапно мы перенеслись на 35 лет назад – Элси, Мамаша и Безумный Рэй – мимо проплывает очередная богиня, и ты осознаешь: какой же я болван и тупица, я же забыл ручку и альбом для автографов дома!

И напоследок еще одно воспоминание. Перед студией «Парамаунт», в первый же день моего прибытия на роликах по солнцепеку, когда мне было 13 лет, на тротуаре меня дожидались трое мужчин, увлеченных разговором.

Бен Берни[59], Ирвин С. Кобб[60] и У. К. Филдз.

Я подбежал взволнованно и сунул бумагу и карандаш Филдзу. Он поставил автограф, глянул на меня, вернул бумагу и говорит:

– Держи, маленький сукин сыночек!

Эти слова до сих пор звучат в моих ушах. Я их не забыл. Даже королева Виктория не смогла бы лучшим образом возвести меня в рыцарское звание.

Элси и Мама, где бы вы ни были в этот вечер, вы помните? Вы слышали, как он меня обозвал?

Интервью[61]

В тридцать четвертом мы выехали на «бьюике» 1928 года выпуска, на нашем добром друге, которого мы, кажется, окрестили «Эффи». Мой отец поднакопил немного денег, и мы купили «плимут», думаю, в 1939 году. «Бьюик» продали за десять долларов, что нас очень огорчило. Шестнадцать лет тому назад на студии «Дисней» мы снимали фильм «Что-то страшное грядет» и воссоздали атмосферу середины XX века в Гринтауне, штат Иллинойс. Я свернул за угол, а посреди площади стоит мой «бьюик», мой старый «бьюик» 1928 года! Ну, я бросился к нему, распахнул дверцу, просунул внутрь руку и расплакался – ведь он был мне старым товарищем, мы исколесили на нем всю Аризону, потом уехали и поселились в Лос-Анджелесе. Так что этот автомобиль стал неотъемлемой частью нашей жизни. Для переезда понадобилось восемь-девять дней, потому что местами не было дорог, а только грунт и гравий. Шоссе № 66 проложили позднее, а тогдашние дороги были двухполосными, так что приходилось проявлять осмотрительность. В Оклахоме дороги были грунтовыми, и в дождь вас сносило с дороги. Поэтому по пути мы встречали множество машин в кюветах. Я был потрясен, ошеломлен, когда впервые увидел горы. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. Когда мне было шесть, мы прожили пару недель в городе Розуэлл, штат Нью-Мексико. Это засело в моей памяти. Это было здорово.

* * *

Лет шесть-семь у отца не было постоянной работы. Когда мы попали сюда в первый раз, то прожили здесь месяц. Лишь года два назад я узнал, что мы вчетвером, мама, папа, мой брат Скип и я, жили всей семьей на 40 долларов в месяц. Конечно, в те годы на один доллар можно было купить целый куль бакалейных товаров. Молоко стоило центов шесть, коробка печенья – десять центов, томатный суп – пять центов, фунт гамбургеров – десять центов. Так что можно было очень дешево накупить много всего. Слава богу, фрукты продавали по весьма разумной цене; дюжина абрикосов стоила десять центов. Отец ходил на поиски работы. Нам не хватало денег на бензин для машины, так что за четыре недели он исходил пешком весь Лос-Анджелес. Ничего не находил. Он возвращался домой вечерами и сидел на кухне, понурив голову. Я видел, как с кончика его носа капали слезы. Он не мог проронить ни слова, ни звука. Мы собрали вещи, готовясь уезжать в Уокиган, где у нас был дом, бабушкин дом, в котором можно было хотя бы жить без арендной платы. И в самый последний момент папа нашел работу в телеграфной компании, за четырнадцать долларов в неделю.

* * *

В семнадцать лет, когда я учился в школе, я проказничал. Я ходил на собрания [научно-фантастической лиги] в кафетерии Клифтона, и Расс Ходжкинс был нам «отцом родным». Ему было тридцать, он работал в банке и всем заправлял. Форри Аккерман был душою всего этого сообщества, но кому-то нужно было всем этим руководить. И вот мы собирались раз в две недели, вечером по четвергам в кафетерии Клифтона, в Коричневом зале. Я приходил туда, брал солодовое молоко, потому что денег у меня не водилось – всего десять центов. Но в ходе серьезных разговоров о будущем нашей организации я, не в силах удержаться, отпускал реплики и дурачился. Наверняка Расс не единожды испытывал соблазн меня прибить. Особенно когда мы с Брюсом Ерке, прежде чем уйти с собрания, оставили на столе два перевернутых вверх дном стакана с лимонадом, выдернув из-под них листы бумаги. Вы когда-нибудь проделывали этот фокус? И вот когда работники ресторана пришли убирать помещение, они никак не могли убрать эти стаканы, не разлив лимонад. Из Коричневого зала нас выгнали[62].

* * *

Я состоял в группе писательницы Вирджинии Пурдью, которая сочиняла мистические произведения и написала три очень удачные мистерии. Одна называлась «Поющие часы», другая – «Он рухнул замертво». Я бывал у нее дома. Там собиралась очень хорошая компания, в том числе один преуспевающий романист. Я читал свой короткий рассказ о бессмертии. Когда я закончил, Вирджиния воскликнула: