Читать книгу "Под небом Индии - Ренита Де Сильва"

Одобрение семьи было для девочки чем-то совершенно новым. Оно давало ей возможность почувствовать собственную значимость, и, несмотря на все то, что она говорила себе год за годом, Сита хотела, чтобы так было и дальше. Именно поэтому она волновалась из-за того, что королевский двор хранил молчание.

Сита всегда завидовала Мэри: возможности поступать, как хочется; любви, с которой относились к ней родители; тому, что Мэри была центром их мироздания. Однако теперь у нее самой будет все это и даже больше.

Сита представляла себе бесчисленные роскошные комнаты дворца, внутренний дворик с бассейном и пальмами, в который ей удалось заглянуть. Сколько еще бассейнов и двориков было в этом огромном здании? Сита была намерена это выяснить.

А теперь ее ожидала гепардовая охота! Взяв приглашение из рук матери, девочка провела пальцами по золотым рельефным буквам, представляя себе грациозных зверей. «Все наконец налаживается, – подумала Сита. – Теперь у меня появилось то, ради чего стоит жить. Наконец-то я заживу по-настоящему».

Глава 21

Мэри

Смелость. 1936 год

У Мэри и доктора вошло в привычку встречаться на палубе.

Каждый раз, видя его, девушка ощущала тревожное возбуждение и желание нарушить правила.

«Я не делаю ничего дурного, – говорила она голосу в своей голове, предупреждавшему ее о том, что она должна быть осторожнее. – Мы просто беседуем».

«Беседуешь с мужчиной – индийским мужчиной – в отсутствие дуэньи», – распекала ее совесть, однако Мэри приказывала ей замолчать. Та новая Мэри, которую она открыла на борту корабля, приводила ее в восторг, хоть и слегка шокировала.

– Прошу, зовите меня Винаем, – сказал индус в день их знакомства, когда они шли на ужин.

Мэри рассмеялась.

– Поверить не могу, что проговорила с вами целый час, так и не спросив вашего имени. Возможно, нам следует начать сначала? Я – Мэри. Как поживаете, доктор Винай?

– Просто Винай. Благодарю.

Не считая перерывов на еду и того времени, когда Винай обходил своих пациентов, включая Фрэнсис, они с Мэри были вместе целый день.

Разговаривать с ним было легко, и эти беседы открывали девушке глаза на ту сторону ее натуры, о которой она не знала и которая, как она решила, ей нравилась.

– Почему вы плывете в Индию? – спросил Винай, встретившись с Мэри во второй раз.

– Я росла там и переехала в Англию, когда мои родители… – Девушка сглотнула вставший у нее в горле комок. Она не привыкла говорить о своих родителях и гнала прочь воспоминания о них и о своем детстве. Кашлянув, Мэри снова заговорила: – …когда они умерли.

– Простите, пожалуйста.

– Это было давно.

Веселые пенистые волны игриво плескались о борт корабля.

– С потерей родителей трудно смириться, сколько бы времени ни прошло.

Мэри избегала его взгляда. Она смотрела на горизонт, туда, где небосвод встречался с морем, пока ее глаза не перестало щипать.

– И теперь вы возвращаетесь?

– Я буду работать учительницей в школе для девочек.

– А, хотите дать миру что-нибудь взамен.

– Да, вроде того.

Винай замолчал. Они оба глядели на рябь, тянувшуюся следом за кораблем. Молчание доктора утешало Мэри. Он ничего от нее не требовал, лишь желал, чтобы она созерцала водную гладь вместе с ним.

Мэри нравилось, что Винай такой начитанный и она могла говорить с ним обо всем – его ответы всегда были разумными. Впервые ей представилась возможность вести продолжительные беседы с мужчиной, не заботясь о правилах этикета. Это приводило девушку в восторг и в то же время заставляло нервничать, поскольку ей приходилось время от времени успокаивать свою совесть, напоминавшую Мэри о приличиях и о том, чего от нее ожидали: «Именно поэтому твоя тетушка и решила, что тебе нужна дуэнья».

Однако Мэри нравилась компания Виная, и она не готова была от нее отказаться. Впервые в жизни девушка поняла, почему люди нарушают правила – ради извращенного удовольствия и потаенного восторга делать все наперекор.

Мэри перестала ходить по вечерам на танцы. Ей больше нравилось проводить время на палубе, читая книги отца в персиковом сиянии заката или глядя на то, как тени окутывают все вокруг, как фонари льют желтый свет на темно-синюю водную гладь за бортом. Девушка сидела там до тех пор, пока не становилось слишком темно для чтения.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она в один из таких вечеров, когда после ужина Винай опустился на сиденье рядом с ней.

– Мне хотелось бы спросить тебя о том же, – ответил врач, и Мэри, не отрывая взгляда от книги, почувствовала, что он улыбается. – Ты не любишь танцы?

– Люблю. Просто мне не нравятся бессмысленные разговоры, которые им сопутствуют.

– А, литературный соблазн…

– Что ты имеешь в виду?

– Ни один человек не способен говорить так же мудро и красноречиво, как книга.

Мэри наконец повернулась к нему, глядя в сгущающихся сумерках на его блестящие глаза и темное, покрытое щетиной лицо. Девушка вновь ощутила восторг от того, что нарушает табу.

– А ты любишь танцевать? – вернула она вопрос.

– Люблю. Однако сегодня не решился пойти на танцы из-за странных взглядов окружающих.

– О.

Что еще она могла на это ответить?

А затем Мэри, вдохновленная видом пустой палубы и звуками музыки, доносившимися из танцевального зала, которым вторила песня морских волн, спросила:

– А ты бы хотел потанцевать?

– Прошу прощения?

Что ты делаешь? Ты же нарушаешь традиции и правила приличия!

Но Мэри была в восторге от своей смелости и велела совести замолчать.

Я уже не та девчонка, которая боится переступить черту. Я та, кто сам рисует эту черту там, где захочет.

– Потанцуешь со мной? – спросила Мэри.

Собственная дерзость заставила ее сердце забиться чаще.

– Здесь?

Винай посмотрел на пустую палубу, на заливавший ее свет фонарей, на сверкавшие желтые доски. Прислушался к звукам музыки, смеху и звону бокалов, которые доносил до них морской бриз.

Это не ты. Ты об этом пожалеешь.

На мгновение совесть заставила Мэри задуматься.

Она взглянула на Виная, на его поднятые брови, на едва заметную улыбку, игравшую на его губах.

– Почему бы нет? – храбро спросила она.

Потому что он… ты… ты не…

Девушка вновь заставила замолчать робкую часть своей натуры, возмущенную ее поведением и приходившую в ужас от последствий ее неслыханной смелости.