Читать книгу "Дверь на двушку - Дмитрий Емец"

– Ребенок Яры, – сказал Белдо.

– Неверно. Не человек. Ну! Вы же умный, Белдо, смелее! Ну!

– Д… дракончик!

– Верно. А с кем связан дракончик? Кто его опекает?

– Наста.

– Вот! Опять Наста! Дважды Наста! Теперь вам все понятно, Белдо? Нам нужна Наста!

Белдо уже понимал, куда клонит Гай, но ему как главе форта хотелось услышать определенно высказанный приказ. Наста шныр, и в ее планы явно не входит жить по указке Гая.

– И что мне сделать с Настой? Похитить ее?

– Ни в коем случае! Вас что, Тилль покусал, что вы стали мыслить как он? Если Наста будет уходить из ШНыра, то только сама. Никакого насилия. Подключайте Гамова!

Белдо заерзал на сиденье.

– Но Женечке она и в самом деле нравится! Как же я его подключу? Это сработает в строго противоположном направлении… Нет-нет, не могу! Я отказываюсь!

Гай насмешливо взглянул на Белдо. Он знал, что все, что говорит старичок, нужно разделить на десять, потом отбросить все «не», а потом, пожалуй, останется правильный ответ. Если Дионисий говорит, что чего-то не может – значит, он по какой-то причине этого не хочет.

– Решайте сами, Белдо! Но мне кажется, что уж лучше Гамов, чем если Наста полюбит кого-то из шныров!

– А почему вы думаете, что Наста полюбит Гамова?

– Из-за его дара приспособления. Все, что мы на самом деле делаем – это ищем в другом человеке необходимый тайный синхрон. Знаете журавлиный танец и журавлиный дуэт? Танец ладно – это просто выражение настроения. Журавлиный дуэт куда интереснее. Обе птицы кричат нота в ноту. Так кричат, что со стороны кажется, будто в камышах скрывается всего одна птица. Хотя их там две. И для самих птиц это знак, что они созданы друг для друга.

– Ну, это же птицы… – сказал Белдо, поддразнивая Гая, чтобы доставить тому удовольствие опровергнуть его.

– Люди те же птицы, Дионисий! Каждое женское сердце – кодовый замок на три-пять чисел. Для одного сердца кодовые числа: ночь, гитара, костер. Для другого – возможность выговориться и с кем-то разделить одиночество. А когда синхрона нет – идет какой-то сбой и возникает момент подвисания. И вот ваш Гамов…

– Почему мой?! – протестующе пискнул Белдо.

– Ваш Гамов, – повторил Гай, – препорядочная бестия! Он имеет дар отыскивать эти синхроны. С одной он груб, потому что ей это нравится, с другой сдувает пылинки. В общем, natura sic voluit[3]. Мне нужно, чтобы Наста была с Гамовым. Пусть он уведет ее из ШНыра… И тогда… хм… ну, Митяем их ребенок точно не будет. А вот станет ли он мной? Хм… а все-таки вы правы, Дионисий: я ревную!

– Кажется, Женечка сам об этом подумывал… Про ШНыр, про Насту. Что-то мне такое Младочка говорила, – забормотал Белдо. – Ну, уведет он ее? И что потом?

– И пусть будут счастливы. А со временем их ребенок и тот, другой, будут носить мне закладки из-за Второй гряды. Разве это плохо, когда все счастливы, а, Дионисий Тигранович? – наклоняясь вперед, спросил Гай.

Белдо, внимательно изучавший своего владыку, пришел к какому-то решению, и его лицо загорелось искренним воодушевлением.

– Это не только замечательно! Это прямо-таки чудесно! – заворковал он. – Я попытаюсь повлиять на Женечку. Позвоню ему, узнаю, как его дела, а в финале разговора строго-настрого запрещу ему встречаться с Настой! А когда Женечке что-то запрещаешь…

– Понимаю, – сказал Гай.

Дионисий Тигранович радостно хихикнул:

– Как же я обожаю Женечку! Он такой якобы сложненький! Знаете, бывает, электрик неправильно поставит коробку выключателя и там, где «выкл» оказывается «вкл». Или на рычаговом кране знак горячей воды, а идет холодная, потому что шланги не так присоединили? Так вот – это наш Женечка! Поменял у себя в голове «выкл» на «вкл» и думает, что он хитро замаскировался и бедненький Дионисий Тигранович никогда не догадается, как включить в ванной свет…

Белдо замолк, почувствовав, что Гай его уже не слушает. Весь этот план с детьми Насты и Рины обретет ценность для Гая только в том случае, если не сработает план теперешний. Сейчас же все его мысли прикованы к тому ребенку, что хнычет в детской кроватке где-то в Копытово…

Прошло двадцать минут, тридцать… Водитель, не получавший от хозяина никаких приказов, не решался спросить, куда ехать, и кружил по Садовому. Гай не шевелился. Со стороны он казался спящим. Отключенный Арно сидел как истукан. Водитель тоже был почти неподвижен – лишь руки его порой смещались на руле, и мерцала красным приборная панель.

Белдо уже прикидывал, не шепнуть ли водителю, чтобы тот высадил его на очередном витке, как вдруг Гай коснулся его руки.

– Дионисий! – сказал Гай, и голос его зазвенел. – У нас была трудная ночь, не так ли?

– Да… – начиная тревожиться, промямлил тот.

– Отдохните! Скоро у меня будет для вас одно поручение!

Машина замедлилась и свернула в знакомый двор.

– Приехали! – повторил Гай ласково, и Дионисий Тигранович не то вывалился, не то вышел из машины.

Страшная ночь закончилась. Близилось утро. Небо над домами слабо светлело. Луна завалилась куда-то к Пресне, и из полумрака неожиданно четко проступила труба соседнего доходного дома, построенного некогда вдовой тайного советника Урюпиной. Труба была настоящая, но Дионисию Тиграновичу невозможно было поверить, что она настоящая. Что-то в ней было картонное, театральное.

– Декорация… – бормотал он. – Декорация…

Откуда-то сбоку к Белдо подскочил Птах, заботливо полуобнял его за плечо и повлек по лестнице.

– Дом… Милый дом… – пробормотал Дионисий Тигранович и, слабо улыбаясь, приготовился ворчать на Младу и Владу.

Глава восьмая

Девушка, которая кусала комаров

Творцы бывают двух типов. Для первого типа биография не принципиальна. Ну живет где-то человек, сидит у мольберта, пишет маслом. Или прозу. Или стихи. Для второго же типа важно не столько само их творчество, сколько судьба, сплетенная с творчеством. Они как бы всею жизнью своей творят. Творчество умножается на легенду.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Кузепыч сердито ходил по коридору и распахивал двери комнат. Летала пыль, с деревянным кряканьем открывались окна, двери бились о стены. Так как ШНыр давно уже не пополнялся, свободных помещений хватало.

Андрею Носу и Федору Морозову досталась комната напротив лестницы, в которой стояли три двухъярусные кровати – явно в три раза больше, чем им было нужно. Несмотря на это, Андрей попытался захватить как можно больше жизненного пространства. Для этого он «раздублился» и вместе с четырьмя дублями занял пять спальных мест из шести. Федор отнесся к такому захвату с полнейшим равнодушием. Он бросил спортивную сумку на последнюю оставшуюся кровать и завалился на нее в одежде, закинув ноги на спинку.