Читать книгу "Серебряная рука - Майкл Муркок"

Я — морская волна;

Я — рокот прибоя;

Я — семь ратей;

Я — бык могутный;

Я — орел на вершине;

Я — солнечный лучик;

Я — прекрасный цветок;

Я — вепрь бесстрашный;

Я — лосось игривый;

Я — озеро тихое;

Я — ловкач-лицедей;

Я — великий воитель.

Словно бог принимаю любую форму

Так куда же идти?

Где держать нам совет

На вершине горы или в тихой долине?

Где наш край, где наш дом?

Где обрящем мы мир?

Не в стране ль заходящего солнца?

Родниковой воды кто ключи отворит?

Рыбу кто призовет из пучины морской?

Лик Земли кто изменит,

И возраст Луны кто подскажет?

Услышьте же, люди!

За обиды свои отомстим мы копьем,

Предрекаю я нашу победу.

Вижу свет вдалеке, вижу мир и покой.

Это я, Эмергин, говорю вам.

Бард заканчивал балладу песней собственного сочинения, призванной как-то пояснить смысл слов Эмергина.

Множество форм принимал я, пока своей не нашел.

Был я клинка острием,

Каплей дождя и светлой звездою,

Словом заглавным в начале книги,

Светом лампады, мостом через реку.

Орлом я парил, плыл лодочкой утлой;

Был арфы струною, щитом и мечом,

Пеной морской, полководцем великим.

Где только я не бывал

И кем только не был!

Казалось, в этих древних песнях Корум слышит отзвук своей собственной судьбы, раскрытой пред ним Джерри-а-Конелем, — ему суждено рождаться вновь и вновь, ибо он должен участвовать во всех войнах, что ведут смертные, будь то мабдены, вадаги или еще какая-то иная раса. Ему было назначено освобождать смертных из-под власти богов (существовало мнение, что богов этих творят сами смертные).

Баллады напоминали Коруму некоторые из его снов, где он был миром, а мир был им, где он был в мире, а мир был в нем, где все обладало равной ценностью — живое и неживое, одушевленное и неодушевленное. Скалы, деревья, кони, люди все были равны. Подобных верований придерживались многие мабдены из народа короля Маннаха. Если бы сюда забрело существо из мира Корума, оно приняло бы их за примитивное поклонение природе; однако Корум понимал, что верования эти несут в себе нечто куда большее. Крестьяне Туха-на-Кремм Кройх просили прощения у камня, прежде чем перенести его в другое место; к земле, скоту и плугу они относились с тем же почтением, что и к отцу, жене или другу.

Жизнь Туха-на-Кремм Кройх подчинялась строгому величественному ритму, который нисколько не влиял на ее непосредственность, оставляя в ней место и для радости и, порою, для гнева. Корум был горд тем, что он защищает этот народ от Фой Мьёр, ибо Фой Мьёр угрожали не просто жизни мабденов, но чему-то неизмеримо большему — великому Спокойствию этого мира.

Туха-на-Кремм Кройх не были свободны от гордыни, тщеславия и прочих пороков, но они с величайшей терпимостью относились и к порокам иноплеменников. По странной иронии судьбы, вадаги — или сидхи — в пору заката их цивилизации придерживались подобных же воззрений, чем не преминули воспользоваться предки нынешних мабденов. Неужели достижение высокой степени развития делает народ или расу беззащитными перед теми, кто менее развит? И если это так, то о каком Космическом равновесии можно говорить? Корум решил никогда не вспоминать об этом, — после того, как он встретился с Повелителями Мечей и раскрыл смысл собственной судьбы, рассуждения о природе Космоса утомляли его.

В Кэр-Малод прибыл нежданный гость. Это был король Файахэд. Он не испугался пуститься в долгое путешествие по гибельным водам западных морей. Взмыленный конь, на котором скакал его посланник, остановился на самом краю широкого рва, окружавшего Кэр-Малод Посланник был одет в нежно-зеленые шелка; латы и шлем его были серебряными. На плечи была накинута мантия, разбитая на четыре квадратных поля — желтое, голубое, белое и пурпурное. Запыхавшийся посланник известил стражей, стоявших на привратных башнях, о цели своего прибытия. Корум, прибежавший на его голос с другого конца крепости, изумился виду гостя — в здешних краях так никто не одевался.

— Я — человек из свиты короля Файахэда! — громко возвестил посланник. Наш король прибыл к вашим берегам. — Он показал рукой на запад. — Наши корабли уже причалили. Король Файахэд просит своего брата короля Маннаха не отказать ему в гостеприимстве.

— Жди у ворот! — ответил страж. — Мы передадим сказанное королю Маннаху!

— Так поспеши же. Только за стенами вашей крепости мы будем чувствовать себя в безопасности. Многое слышали мы о бедах, подстерегающих людей в этих землях.

Стоя на сторожевой башне, Корум удивленно рассматривал незнакомца.

На башню взошел сам король Маннах.

Король был крайне изумлен.

— Файахэд? Для чего он прибыл сюда? — тихо бормотал он.

Наконец, король обратился к гонцу:

— Мы всегда рады приветствовать короля Файахэда в нашем городе. Но что заставило вас покинуть Туха-на-Мананнан и прибыть сюда? Неужели и вы подверглись нападению Фой Мьёр?

Гонец никак не мог отдышаться. Он покачал головой.

— Нет, господин. Мой повелитель желает говорить с тобой. О том же, что вам удалось сбросить с себя ледяное ярмо Фой Мьёр, мы узнали совсем недавно.

Мы прибыли к вам, не оповещая об этом заранее, — мы очень спешили. Король Файахэд хочет испросить у вас прощения за это.

— Передай своему королю, что прощения у него прошу я — ибо мы не сможем принять его как подобает. Мы благодарны ему за этот визит, и с нетерпением ждем его самого.

Одетый в шелка рыцарь поклонился, развернул коня и поскакал по направлению к морю. Еще долго были видны его мантия, развевавшаяся на ветру, его серебряный шлем и драгоценная сбруя скакуна, ярко сверкавшая на солнце.

Король Маннах рассмеялся.

— Думаю, мой друг Файахэд понравится тебе, Принц Корум. Он расскажет нам о том, что происходит в западных королевствах. А я-то думал, что они уже погибли…

Король Маннах развел руками и повторил:

— А я-то думал, что они уже погибли. Врата Кэр-Малода распахнулись и из темного тоннеля появилась целая процессия рыцарей, знатных господ и дам с пиками, разукрашенными флажками. Золотые пряжки их парчовых плащей были инкрустированы аметистами, бирюзой и перламутром; многоцветная эмаль круглых щитов сплеталась в сложные орнаменты; ножны клинков блистали серебром, сапоги — золотом. Высокие статные девы восседали на конях. Гривы и хвосты скакунов были украшены разноцветными лентами. Рыцари все как один носили усы — от огненно-рыжих до пшеничных. Длинные волосы либо падали на плечи, либо были собраны в узел золотыми, бронзовыми или стальными заколками, украшенными каменьями.