Читать книгу "Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин"

заброшенного дома, увидала за кустами плоскую лакированную крышу автомобиля. Удивилась, кто бы это мог быть, подумала сперва, что, наверное, городские заехали в одичалый безнадзорный сад. Да только ведь не сезон: малины почти нет, терновник не вызрел, яблоки вообще не уродились, да и рано ещё для яблок-то.

Так чего же им тут надо?

Подкралась Анна Николаевна ближе. Подивилась на невиданную машину, внутри которой, наверное, десять человек могли спокойно рассесться. По налипшей грязи да по следам поняла, почему никто не слышал, как приехало в деревню это железное чудище: прибыло оно с неезженной стороны, по старой дороге, что шла мимо кладбища и терялась в лесу. Когда-то это был короткий путь в соседний район; теперь тут разве на танке проехать можно.

Ну или на такой вот громадине: вон колёса-то, шире тракторных.

В доме что-то громыхнуло: будто железяку какую уронили или специально бросили, и Анна Николаевна вздрогнула. Вспомнилось, как лет пять назад вот такие же вот заезжие убили старушку в соседнем Ивашеве, вынесли из дома все иконы и фарфоровый сервиз.

Много людей сейчас повадилось по заброшенным деревням ездить: одни полы в заброшенных избах снимают, другие по чердакам разное старьё ищут, третьи просто хулиганят: оставшуюся мебель крушат, стёкла бьют, печи раскурочивают. Забавы ради могут целую деревню подпалить.

А этим-то чего надо? Почему тихо приехали, ночью, с заброшенной стороны? Заблудились, настоящей дороги не знали или таятся?

В заколоченном окне мелькнуло что-то, и Анна Николаевна совсем перепугалась. Забыв о ягодах, пригнулась, повернула назад. Сперва быстро шагала, оглядываясь, потом не выдержала, побежала. Пока добралась до крайней жилой избы, всё прокляла: и себя, старую, неуклюжую, и сапоги неудобные, и портянки некстати сбившиеся, и тропку неровную. Ворвалась в деревню красная, задыхающаяся, едва живая. Переполошила спящих ещё Степановых: забарабанила им в окно, крича сама не понимая что, торопясь высказать всё сразу, а оттого сбиваясь, впустую тараторя.

Ну, чисто сорока.

Иван Степанов вышел на крыльцо с ружьём. В трусах, фуфайке на голо тело — и с заряженным ружьём на руках. Спросил, колко оглядывая округу из-под седых бровей:

— Что?

И Анна Николаевна вдруг сообразила, до чего смешны и надуманы её страхи, потеряно махнула рукой и, чувствуя, как отнимаются ноги, опустилась на скамью, что была вкопана ещё отцом нынешнего хозяина…

Ближе к вечеру собравшиеся мужики всё же сходили посмотреть, кто это приехал в заброшенный дом. Степановское ружьё пока решили не брать. А, вернувшись, доложили:

— Из города. Трое. Один как бы за главного. Говорит, что хочет дом купить.

— Председателев дом? — удивился дед Артемий, с мужиками не ходивший. — Каменный, на самом отшибе?

— Его.

Дед нахмурился, покачал головой:

— Ох, как бы не вышло чего. В том доме уж сколько лет никто не живёт. И неспроста…

* * *

Историю этого дома в Матвейцеве знал каждый. Построен он был в первые годы советской власти, во времена смутные и непонятные, когда приезжие чужаки рушили старый уклад и призывали идти в новую светлую жизнь.

Мишка Карнаухов, непутёвый сын Петра Ивановича Карнаухова, вернулся в деревню после трёх лет безвестного отсутствия. Был он одет в кожаную куртку и военного образца шаровары, рукав у него был обвязан кумачовой полосой, а на голове красовался лихо сдвинутый на затылок картуз. Имелись у Мишки наган в самодельной липовой кобуре и целая стопка разных бумаг, писем и декретов, из которых получалось, что он, Михаил Петрович, является всей местной властью и представителем пославшей его партии.

Первым делом организовал Мишка комитет деревенской бедноты.

Потом сослал в Сибирь Фёдора Незнанцева, у кого, было дело, батрачил мальчишкой.

А после этого рьяно взялся бороться с поповским мракобесием, отчего вскоре получил намертво прилипшее прозвище «окаянный».

Кончилась эта борьба большим взрывом и пролитой кровью.

По специальному запросу прислали из города ящик взрывчатки. Под самый фундамент заложил окаянный Мишка заряды. В набат колотя, собрал народ поглядеть, как рухнет, подрубленный взрывом, местный лукоголовый оплот мракобесия. Только — вот незадача — заперся, забаррикадировался в церкви поп Гермоген с попадьёй и малолетним поповичем.

Недолго уговаривал их выйти Мишка. Злой, как чёрт, пообещал им прямую дорогу в ихний рай, да и запалил фитили.

Как из преисподней полыхнуло пламя, лизнуло белые стены храма, дотянулось до червлёной маковки, до золочёного креста — и опало. Громыхнуло так, что в ближайших избах из окон стёкла повылетали.

Но устояла церковь. Только трещинами вся покрылась, на несколько частей раскололась.

И тогда красный Мишка приказал народу браться за топоры, ломы да за кувалды. По кирпичику, по досточке велел разобрать церковь, а изувеченные тела поповской семьи распорядился схоронить в лесу.

Не все послушались окаянного, хоть и угрожал он револьвером. Но нашлись люди, что помогли Мишке. А он уже новое дело задумал: из останков церкви, из старинных кирпичей решил построить себе дом. Место выбрал на отшибе, недалеко от кладбища, подальше от людей. Вызвал в помощь артель строителей, сказавшись, что строит общественный клуб с читальней.

За полтора месяца возвёл он себе каменные хоромы с жестяной крышей и башенкой. Переехал на новое место из тесной отцовской избы. Но не заладилась у него тут жизнь. Видели люди, что изменился Мишка: притих, лицом побледнел, похудел сильно. Каждую ночь светились окна каменного дома — пугала окаянного Мишку темнота. И разное стали поговаривать в деревне: то, вроде бы, кто-то крики слышал, доносящиеся из стоящего на отшибе дома, то, будто-то, кто-то видел чёрную фигуру, похожую на отца Гермогена, сидящую на жестяной крыше возле башенки.

Через год Мишка Карнаухов из каменного дома съехал.

А вскоре грянула коллективизация, и Мишка, ставший председателем колхоза «Ленинский завет», велел устроить правление в оставленном им доме. Почти каждый день сидел он в своём кабинете, но никогда не задерживался здесь до ночи. Видели люди — боится Михаил Петрович темноты, и даже заряженный наган от